С той поры, как ветер слушает нас

– Понимаю, – кивнул репортёр. – Однако давайте вернёмся к тому, что произошло с вами несколько дней назад. Неужто вам в самом деле понравилось ваше... приключение?

Мария пожала плечами, на мгновение задумалась.

– Я нисколько не рисуюсь, – ответила она. – Мы боимся стихий и воюем с ними, вместо того, чтобы попробовать подружить. Я уверена, что природа тоже обладает разумом. Может, не таким конкретным, как у нас. Может, не всегда и не везде. Но что-то, согласитесь, во всём этом есть... Я благодарна смерчу, который без всяких крыльев и моторов поднял меня в небо. Более того. Я хочу приручить этот смерч.

Репортёр, который в это время решил попробовать сок, поперхнулся, закашлялся.

– Вы в своём уме? – спросил удивлённо он.

– А как лучше для вашего интервью? – засмеялась Мария.

«Напрасно я так разоткровенничалась, – с лёгкой досадой подумала она. Он такое нарисует в своей газетке, что за мной станут толпами ходить любопытные и показывать пальцем – вот, мол, она. Впрочем, плевать. Пусть рисует...»

– Так и запишите, – сказала Мария: – «Как специалист точных наук, она предполагает наличие у природы какой-то разновидности разума и потому собирается приручить смерч, на котором ей довелось прокатиться. Это трудно, но возможно».

– Превосходно! – воскликнул репортёр, закрывая блокнот. – По крайней мере, это интересней, чем считать синяки и описывать то, что видели тысячи других очевидцев.

Погода над Тирренским морем была хорошая, и Смерч издали увидел громаду Сицилии и обошёл её стороной, чтобы лишний раз не беспокоить людей.

«Стромболи будет сердиться, – беспечно подумал он. – Старик считает меня ветреным и несерьёзным. Что ж, ветер и должен быть ветреным. Стромболи неподвижен, он знает только внутреннее движение. Зато у него пылкое воображение. Если я расскажу ему о Марии...»

На далёком горизонте возник дым.

«Не спит старик, скучает. Вот и славно».

Он давно знал этот остров-вулкан Средиземноморья, напоминавший голову диковинного животного, высунувшегося из воды и сердито фыркающего через каждые десять-двадцать минут.

Стромболи с его почти километровым конусом – на первый взгляд угрюмый, с плоской закопчённой вершиной и чёрными засыпанными пеплом склонами, с огромным пятижерловым кратером, разрушенным на северо-западе, – многие тысячи лет прятал в своём магматическом очаге живой и острый разум.

Себе подобных Смерч различал по электромагнитной ауре, которая, как правило, всегда клубилась вокруг работающего сознания. Общались они мысленно, только в пределах аур, при их соприкосновении, поэтому до появления Смерча и Стромболи и Тёплое Течение, и Байкал с Айсбергом считали, что они одни в своём роде и обречены на вечное одиночество.

Контакт сознании пришёл, как обычно, после мягкого упругого толчка, от которого всё естество Смерча на миг как бы замерло, насторожилось.

– Бродяга, ты здесь? Наконец-то!

Стромболи на радостях выбросил с полсотни вулканических бомб и струю горячего газа.

– Ты забываешь друзей, Бродяга. Наведываешься раз в сто лет.

– Не ворчи, старая печка. Последний раз я прилетал к тебе в гости весной. Ещё лава не остыла, которой ты тогда плевался.

– У меня свой календарь. И я утверждаю: тебя не было тысячу лет.

Вулкан замолчал. Смерча пронзило острое чувство тоски, исходившее от приятеля.

– Как я тебе завидую, Бродяга, – отозвался наконец Стромболи. – Ты везде бываешь, всё видишь. А тут... Море, корабли, птицы. Вот и всё. Ещё горстка людей, которых я не понимаю. Как по мне, так муравьи более гармоничные создания, чем эти беспокойные и бестолковые люди.

– Зато тебе никто не мешает думать.

– К чему всё это? Жизнь без общения, без деятельности – бессмысленна, возразил Стромболи. – Ты представь на мгновение, каково мне – всегда всё в себе, в себе... Всё повторяется, идёт по кругу. Я проклинаю тот миг, когда узоры огня сложились во мне так, что осознали самое себя.

– Ещё бы... – грустно пошутил Смерч. – С твоим итальянским темпераментом – и оставаться неподвижным...

– Ум приводит за собою чувства. Это плохо. Мы все погибнем от мелких страстей, если не научимся управлять собой. Если не обратимся к чистому разуму...

Эта мысль перекликалась с тем, чем жил теперь Смерч, что привело его к другу – поделиться, немедленно поделиться своей радостью! Она и подкупала его, и пугала. Неужто всё так безнадёжно? И разве все человеческие страсти – мелкие?

– Что ты знаешь о любви, старина? – спросил он у Стромболи.

– Я так и думал! Вместо того чтобы рассказать, сколько крыш сорвал, кораблей потопил, он пристаёт к старому повелителю земли и огня с глупыми вопросами. Тебе захотелось размножаться – отпочкуй от себя маленький смерч, и дело с концом.

– Я серьёзно спрашиваю.

– Любовь – это выдумка людей. Такова их биологическая природа.

– Они называют это чувство духовным. Получается, что мы тоже... Например, я люблю тебя, хотя ты – старая ворчливая печка. К тому же прогоревшая и вонючая.

– Мы одиноки в этом мире, поэтому и любим друг друга. Но не станешь же ты утверждать, что тебе нравится какое-нибудь безмозглое красивое облако.

– Нет. Я полюбил человека. Женщину.