Саалама, руси

— Хм, — Майоров на секунду глянул на интерна: — С чего взял?

Андрей торопливо шагнул в дверь вслед за куратором:

— Он сказал, что его, бывает, тошнит вчерашней едой, в анамнезе многолетняя язва. Похудение. А когда вы пальпировали, было слышно, как хлюпает при нажатии.

Они зашли в следующую палату, и Майоров дал интерну знак помалкивать. Но, осматривая следующего пациента, между делом бросил:

— А вообще, ты молодец. Завтра сам будешь анамнез собирать.

День прошел сумбурно и суматошно. Андрей то бегал по коридорам за куратором, то выполнял его указания, пытаясь одновременно удержать в голове десяток дел и запомнить десяток фамилий.

— Нет, я… сейчас… да, — парень прижимал к плечу телефон и торопливо ворошил листы на столе, ища нужную запись: — А, вот! Нужно, чтобы завтра Иван Григорьевич подошел, — он пару секунд послушал, а потом покачал головой, хотя собеседница с нервным и скучливым голосом этого все равно не видела. — Нет, там…

— Андрей, — Майоров заглянул в дверь, на секунду оторвав его от звонка, — пожилую женщину из восьмой надо на УЗИ свозить — сестер свободных нет. Прямо сейчас.

Парень торопливо кивнул.

— А как? В кресле? — спросил он, но дверь уже захлопнулась. Гадетский досадливо цыкнул языком и вспомнил про телефонный звонок, — простите. Да-да, я слушаю. Нет, там порок сердца в анамнезе, нужно заключение кардиолога. Валерий Арсеньевич очень просил, чтобы… — парень снова сверился с запиской, — Иван Григорьевич сам посмотрел…

Пока возил старушку на УЗИ, заполнял истории, носился по палатам и кабинетам, созванивался, упрашивал, записывал, собирал-разбирал и вклеивал, наступил конец смены.

Андрей, в сотый уже, наверное, раз за день, вошел в ординаторскую и положил перед куратором историю болезни. Валерий Арсеньевич был педантичен и капризен, как старая дева, формы требовал заполнять академически и после каждого ляпа заставлял переписывать заново не лист, а весь бланк.

Майоров, не отрывая глаз от компьютера, набирал отчет, время от времени в задумчивости теребя усы.

— Переписал? — и, даже не посмотрев на утвердительный кивок парня, хмыкнул: — А в шестую заходил?

— Только что. Температура в норме, тошноты нет. Она пить очень просит. Я обещал, что спрошу. Разрешить?

— Очень хорошо, — хирург задумчиво дергал длинный пушистый ус, — что температуры нет — это хорошо. Чего? Пить? — он глянул на интерна и покачал головой: — Нет, пить рано пока. Пусть губы смачивают. Если уж совсем терпеть не может, пусть попробует пососать чайный пакетик. Ну, такой, знаешь, использованный.

— Я пойду скажу.

— Иди-иди… — и Майоров снова углубился в компьютер.

Пить Майоров запретил, а пациентку все равно затошнило. Хирург сказал — ничего страшного. И оставил Андрея — понаблюдать, видимо, в порядке привития дисциплины. Врачи уже успели разойтись, а он только возвращался в ординаторскую. Встретился в дверях с хирургом ночной смены, машинально сказал:

— Здравствуйте.

На долю секунды повисла гнетущая тишина. Они с Ливанской встретились взглядами, остро почувствовалось неприязненное напряжение, в ушах поднялся звон, после чего женщина брезгливо дернула плечом и, не ответив, прошла мимо.

14

29 мая 2015 года. Пятница. Москва. Восемнадцатая городская больница. 12:05

Поступившего на плановую операцию пациента впервые, под чутким присмотром хирурга, осматривал и принимал Гадетский, и теперь на ходу отчитывался о проделанной работе, а Майоров время от времени согласно кивал.

— Общую кровь и мочу жду — обещали к вечеру. Коагулограмму — утром. В тех анализах, которые он принес, биохимия не очень. Я подумал, надо бы заново сделать.

Хирург одобрительно хмыкнул.

— Кардиолог обещал после обеда подойти: больных много поступило. Пациент, в принципе, спокойный, не нервничает.

— Это тебе повезло, — Валерий Арсеньевич флегматично кивнул. — Я когда…

Майоров, видимо, собирался рассказать что-то нестандартное, из личной практики, но его отвлек шум, доносящийся из палаты. Строго говоря, это был не шум, а крики, слышные даже в коридоре.

— Ебаная сука, убери свои блядские руки! Пошла нахуй! — парень на крайней койке изогнулся дугой, целясь ударить державшего его за ноги врача в лицо. Ливанская с силой стиснула лодыжки пациента и потянула к себе, парень орал и выворачивался.

— Вы с ума посходили! Что он у вас в палате делает?! Он же буйный! — окрик хирурга обращался к сестре, которая, красная от натуги, пыталась удержать руки пациента.

— Да я откуда знаю! Он с утра поступил, тихий был. Я не знаю, что произошло. Капельницу выдрал, а поставить заново не дает!

— Да не стой ты столбом, помогай! — рявкнула Ливанская. Только начавшая работать девушка-интерн замерла, парализованная растерянностью, и только после окрика куратора дернулась вперед, не очень понимая, что конкретно собирается делать.

Перед вбежавшими мужчинами предстала совершенно дикая картина. Пока врач и сестра пытались удержать буйного пациента, Яна схватила свисающую со стойки-штатива иглу капельницы, из которой хлестала жидкость.