Сабля атамана

— Так ведь, как говорят, сила солому ломит. Куда нам с сильным бороться, — отвечал отец, который в церковных книгах при крещении был записан Иваном, но вся деревня звала его языческим марийским именем — Баса.

— Вот отнес ты Еремею тулуп и женины свадебные украшения, — вступил в разговор дед Игнатий, — все сменял на муку. Съешь этот хлеб, что еще понесешь?

— Одна корова осталась у нас, — отозвалась от печки мачеха.

— Корову не продам! — резко сказал Баса. — Детишки перемрут без молока.

— В Конганурской, Кужнурской и Корак-Солинской волостях мужики тоже отказались платить подати, — сказал кузнец. — Там по всем деревням сходки, начальство и подступиться боится за податями.

— Откуда только такая напасть! Платили по душам — тяжело было, но тянули… А тут — новый указ: плати по земле. Прибытки те же, а подати в три раза больше стали, — сокрушался Баса. — Может, царь и не знает, что у нас творится? Может, это наши местные начальники плутуют?

— До бога высоко, до царя далеко: может, царь и не знает, — проговорил дед Игнатий. — А наши начальники точно: вор на воре и вором погоняет. Ни на кого управы не найдешь.

Удивительно Кырле слушать такие разговоры. Никогда никто в деревне не ругал начальства. Последнего писаришку и того боялись до смерти. А тут прорвало: кончилось у народа терпение.

— Надо всем миром не платить податей, — продолжал дед Игнатий, — тогда начальство меж собой разберется, и до царя дойдет…

Кырля выглянул с полатей, и дед Игнатий, увидев его, окликнул:

— Эй, Кырля, рассказывай, как тебя ограбили!

Кырля испуганно съежился.

— Недаром говорят — «яблоко от яблони недалеко катится», — сказал отец. — Еремеев сынок от горшка два вершка, а уж отца обманывает и на чужое зарится…

— И я-то второпях не разобралась, — вздохнула мачеха. — Да и где разбираться в такой нужде! Иной раз не хочешь, а накричишь.

— Ругаться ты мастерица, — усмехнулся Баса. — Зря вот мальчонку напугала.

— Отец, надо к Еремею сходить, на Мичука пожаловаться. Пусть он Мичука выдерет, — откликнулся Кырля, поняв, что ругать его не будут.

— И не думай ходить, — сказала мачеха. — Еремею пожалуешься, он тебя самого виноватым сделает.

— Правильно, — вставил свое слово дед Игнатий, — с Еремеем связаться, что в дерьме обмараться. Не горюй, Кырля, это жизнь тебя уму-разуму учит. Учись да на ус наматывай…

Кырля засмеялся: какой же у него ус!

А дед Игнатий уже говорил с отцом:

— Будем, Баса, друг за друга стоять. Не платить, так всем миром не платить.

— Так-то так, дядюшка Игнатий, правильно ты говоришь, — ответил Баса. — Начали мы шумно. Чем-то все это кончится?

II

Кончилось все неожиданно.

Однажды на рассвете отец разбудил Кырлю.

— Беги скорее к кузнецу! Скажи, солдаты идут, что, мол, делать?

— Какие солдаты? — не понял Кырля.

Но отец прикрикнул:

— Живо беги, кому говорят!

Кырля вскочил. Мачеха плакала, братья и сестры проснулись и испуганно всхлипывали.

— Что же будет теперь? Что же будет? — рыдала мачеха.

Кырля мигом спрыгнул с полатей, подхватил свой кафтанишко — и на улицу.

По всей деревне слышались тревожные голоса, в смятении блеяла, визжала, мычала скотина. Кырля пустился бегом по улице и вдруг столкнулся с Мичуком, который, боясь испачкать свои новые сапожки, осторожно обходил лужи.

— Куда бежишь, драный? — крикнул Мичук. — Испугался солдат? Вот они теперь вам всыплют!

— Кто всыплет?

— Солдаты пришли мужиков пороть, — разъяснил Мичук. — Это мой отец сказал: он все знает, он у начальства большой друг.

— Твой отец мироед! Он кровь мужицкую пьет! Вот он кто! — крикнул Кырля.

Мичук словно этого только и ожидал. Он сжал кулаки и ударил Кырлю в лицо.

— Что ты лезешь? Что ты дерешься? — заплакал было Кырля, но вдруг что-то поднялось в его душе, и он позабыл, что Мичук сын богача, что Мичук сильнее его, и с кулаками набросился на врага.

Мичук, не ожидавший нападения, покачнулся и упал в лужу; белоснежный кафтан покрылся бурыми пятнами грязи.

«Ну, теперь достанется мне от Мичука», — пронеслось в голове Кырли, и он приготовился драться.

Но Мичук, поднявшись, отбежал в сторону и громко заревел.

— Вот покажет мой отец твоему батьке… Вот покажет… — сквозь слезы грозил Мичук.

А Кырля впервые в жизни не испытывал страха перед сынком старосты и торжествовал победу.

Но Мичук почему-то медлил бежать домой жаловаться отцу.

— Теперь меня из-за тебя отец побьет, — вдруг сказал он и заревел еще громче.

— А крепко тебя бьет отец? — нерешительно спросил Кырля.

— Когда как. И ремнем и палкой…

— И меня бьют, — сказал Кырля, — когда дома есть нечего…

Тут до слуха ребят донеслись непривычные звуки: послышалась барабанная дробь, тяжелая мерная поступь многих ног.

— Солдаты! — догадался Мичук, и ребята, не разбирая дороги, бросились проулком на звук барабана.

Солдаты шли посреди улицы стройными рядами, бравые, усатые, в одинаковых шинелях, в руках ружья.

Мичук и Кырля забрались на изгородь и загляделись, на солдат. Им в эту минуту казалось, что нет ничего на свете красивее этих солдат.

— Ружья-то какие, — восторженно зашептал Мичук.