Самая подходящая леди (ЛП)

— О, да у них тут такого сроду не водится, — сообщил он. — Ты ведь не против?

— Нет, — еле слышно сказала она.

Прежде чем Хью подвел Джорджину к низенькому окошку, где они сели, у нее было довольно времени, чтобы понять: она не только здесь единственная леди, но и вообще единственная особа женского пола.

Стол почернел от времени и был испещрен выцарапанными инициалами посетителей. И не особенно чист. Джорджина не смела поднять глаза, поскольку на нее со всех сторон таращились мужчины, от чего она чувствовала себя не в своей тарелке. Они глазели с любопытством. И жадностью. Как будто думали…

— Похоже, они решили, что ты моя пташка, — весело сообщил Хью. — Им не постигнуть твой уровень изящества. — Джорджина сглотнула. — Не беспокойся. Никто к тебе не посмеет обратиться, пока я здесь. — Появился трактирщик и одарил ее таким же взглядом, что и все остальные, будто она дорогая, но доступная особа. — Завтрак, — приказал Хью. — Что у вас есть. Я голоден, и наверняка ее светлость тоже проголодалась. И нам очень нужно перемолвиться словечком с кем-нибудь из актеров, приехавших на ярмарку, если они здесь присутствуют.

— Пьянствуют на задворках, — коротко сообщил трактирщик и отошел, не проронив больше ни слова.

Джорджина опустила взгляд и обнаружила, что водит пальцем по какому-то вырезанному на столешнице слову.

— Хрен, — наклонившись, прочел Хью. Джорджина отдернула руку как ужаленная. — В аккурат для леди, — развеселяясь, заметил он.

На нем был простой черный сюртук, обтягивающий плечи. Шейный платок Хью снял, и вид его открытой шеи напомнил Джорджине о золотистой коже, таившейся под одеждой.

Это чуть лукавое поведение показалось глупым и неподобающим. Джорджина стянула шляпку и положила на пол у стула, а стек с кисточкой отдала какому-то мальчишке, оседлавшему ручку метлы. Тот взвизгнул от радости.

Джорджина сняла бы и дурацкий жакет, если бы могла. Он был чересчур тесноват для матроны, для вдовы. Наверно в нем она похожа на разодетую овцу, словно старушка, старательно пытавшаяся стать такой, какой ей уже не быть.

Так бы сказал Ричард. У Ричарда всегда были твердые понятия, что следует или не следует носить женщине. В сущности, самые лучшие их беседы касались женской одежды. Они бы пошли в театр и все представление шептались, обсуждая костюмы. Потом по приходу домой разобрали бы по косточкам, во что был одет каждый из зрителей.

При этих мыслях к глазам подступили слезы. Ричард неистово презирал женщин, из кожи вон лезших, лишь бы не признавать, что они стареют.

Джорджина так и слышала его в своем воображении, как он резко осуждает какую-нибудь бедняжку лет тридцати, опрометчиво надевшую платье с глубоким декольте. Не то чтобы и ей самой исполнилось тридцать, однако уже вдова. Она поежилась при мысли, что бы выдал Ричард о ее тесной амазонке и причине, по которой Джорджина ту надела. И лишь когда Хью окликнул ее, Джорджина очнулась.

Трактирщик вернулся с двумя тарелками, на которых высились горы яичницы и бекона. Он поставил перед господами тарелки и сказал:

— Тут позади меня мистер Лир, великий актер. По правде сказать, лучше вам позволить ему присесть, а то он еще упадет, чего доброго. С самой зари пьянствовал.

— Лир? — повторила Джорджина.

На первый взгляд человеку, шедшему по пятам за трактирщиком, с трудом подходило шекспировское имя. Носил он кожаные отрепья и большие сапожищи с отворотами у колен. Впрочем… Лир был из тех, кого не стоило недооценивать. Его губы растянула улыбка. И померещилось, что он из тех, кто мог бы с улыбкой на устах запросто убить.

— Ага, Лир, как в величайшей из великих трагедий, — поддакнул актер, усевшись на стул, на который жестом указал Хью. — Благодарю покорно, милорд. Сейчас я скажу вам, прежде чем вы спросите меня, миледи, что я позаимствовал имя у короля, хотя он был королем, который чрезвычайно любил актерство, мог бы вам сказать. Как актер, я не имею особых причин выступать под своим именем, пока большую часть времени провожу за тем, чтобы представлять кого-то другого, поэтому отчего же не выбрать имя по своему вкусу?

Он был пьяницей. Очаровательным, наверно, давним пьяницей. Язык его чуть заплетался, и сидел Лир, развязно раскинув конечности, явный признак, что он пьян в стельку. И все же был красив, даже в свои пятьдесят с лишком, с высокими скулами и осоловевшими, но ярко блестевшими глазами.

Джорджине пришло на ум, что, возможно, так в жизни и выглядят короли — преследуемые, подвыпившие и усталые.

— Ты не знаешь, на какое время Финчли хочет назначить представление? — спросил ее Хью.

Она отложила вилку. Завтрак, может, сервировали не так уж и изящно, но бекон был превосходен.

— В восемь. Вас это устроит, мистер Лир?

— Вы захватили нас в момент величайшего упадка, — с ленивой усмешкой в голосе отозвался Лир. — Мы закисаем и забываем наши роли. Впрочем, вряд ли вы ожидаете лучшего от труппы, попавшей в такую собачью дыру, как Парсли.