Самое ужасное путешествие

Некоторые пишут о полярных экспедициях так, как если бы это были чуть ли не увеселительные прогулки. Мне кажется, они рассчитывают на читателя, который скажет: «Замечательный парень! Мы знаем, что ему пришлось пережить, а он не жалуется ни на какие лишения и трудности». Иные авторы впадают в противоположную крайность. Не понимаю, какая им польза от того, что они пугают непосвященную публику температурой – 28 °C, называя ее морозом в 50°. Я не хочу подражать ни первым, ни вторым. Не стану отрицать, что наш зимний поход был ужасным путешествием, и выдержать его помогли исключительные душевные качества обоих моих спутников, ныне покойных, только благодаря им я вспоминаю этот поход даже не без удовольствия. В то же время мне не хочется говорить о нем хуже, чем он того заслуживает. Поэтому читателю нечего опасаться, что я склонен к преувеличениям.

В ночь на 4 июля температура упала до – 54 °C, но утром мы проснулись (сомнений нет, в это утро мы действительно проснулись) с чувством большого облегчения. Температура всего лишь – 33 °C, скорость ветра – километров двадцать пять в час, тихо падает снег. Такая погода стояла всего лишь несколько часов, и мы понимали, что за пределами нашей безветренной зоны завывает настоящая пурга, но за это время мы успели выспаться и отдохнуть, полностью оттаяли наши мешки, мы насладились их влажным теплом. Для меня, во всяком случае, эта своеобразная пурга явилась даром свыше, хотя у нас не было сомнений, что, когда она закончится и мороз вступит в свои права, наше снаряжение станет еще хуже, чем было. Что делать – выходить было совершенно невозможно. В течение дня температура понизилась до – 42°, а ночью до – 48 °C.

Назавтра, 5 июля, идти было очень трудно из-за выпавшего свежего снега. Мы, как всегда, прибегали к челночному методу, выжали из себя восемь часов работы, но продвинулись всего лишь на 2,5 километра. Температура колебалась между – 48° и – 52 °C; какое-то время дул довольно сильный ветер, сковывавший нас по рукам и ногам. Вокруг месяца большой круг гало с вертикальным столбом и ложными лунами. Мы надеялись, что взбираемся на длинный заснеженный выступ в начале Террора. В эту ночь температура была – 59°, за завтраком – 57°, в полдень около – 60,5 °C. Этот день запомнился мне – именно тогда я понял, сколь неразумно стремиться к рекордам. В 5.51 пополудни, после ленча, выставленный Боуэрсом термометр показал – 60,8 °C, то есть 109,5° мороза – вполне достаточно для того, кто идет среди кромешной тьмы, в обледенелой упряжи и одежде. Минимальная температура, замеренная в весеннем походе экспедиции «Дисковери», составляла – 55,4 °C,[93] а в те времена наибольшим сроком для санной вылазки, к тому же при дневном свете, считались две недели. У нас же шел десятый день после выхода из дому, а весь поход был рассчитан на шесть недель.

К счастью, нет ветра. Открытая наша свечечка не гаснет, пока мы тащимся по старым следам за вторыми санями, но стоит хотя бы на долю секунды коснуться обнаженным пальцем какой-нибудь металлической детали, и все! Он уже обморожен! Трудно застегивать пряжки на ремнях, стягивающих груз на санях; еще труднее возиться с котлом, кружками, ложками, примусом, бачком для керосина. Просто не могу понять, как Боуэрс управляется с метеорологическими приборами, но журнал у него в безупречном порядке. А ведь на него и дохнуть нельзя – он тут же покрывается льдом, на котором карандаш не оставляет следа. Веревки всегда причиняют большие неприятности, а в такой мороз с ними просто беда. Мучительно утром пристегивать упряжь к саням, в конце перехода – отстегивать, мучительно привязывать к багажу спальные мешки, закреплять походную кухню поверх ящика с инструментами, но что это по сравнению с маленькими завязками, превратившимися сейчас в жгутики льда! Самые ненавистные – у мешка с недельным запасом провианта и те, что потоньше, – у вкладывающихся внутрь него мешков с пеммиканом, маслом и чаем. И все же злейший наш враг – тесемки от входа в палатку; больше всего они походят на проволоку, а закручивать их надо особенно тщательно. Если в течение семичасового пребывания в мешке возникает потребность выйти, приходится развязывать тесемки, твердые, как шило, а затем протаивать себе обратный путь в спальник, успевший приобрести твердость доски. Имеющийся у нас парафин предназначается для низких температур, он стал лишь менее прозрачен. А вот отделить кусок масла от общего бруска – дело нелегкое.

Температура ночью – 59,9 °C, и я не буду притворяться, что не понимаю Данте, поместившего круги ада, где грешники мучимы холодом, ниже тех кругов, где они горят в огне. Все же иногда мы спим и всегда строго выдерживаем семь часов в спальнике. Билл снова и снова спрашивает, не повернуть ли нам обратно, и мы дружно отказываемся. Между тем для меня нет на свете ничего желаннее. Я уверен, что мечта о мысе Крозир – чистое безумство. 4 июля все так же челноком, выкладываясь до предела, мы продвигаемся опять на 2,5 километра. Находились досыта – а от мыса Эванс до мыса Крозир 107 километров!