Самое ужасное путешествие

Сейчас, когда во тьме наши глаза более или менее бесполезны, мы начинаем понимать, какую важную помощь могут оказывать ноги и уши. Ходить в финнеско все равно что ходить в перчатках: подошвы ног ощущают все так чутко, как если бы они были босы. Мы чувствуем малейшее изменение поверхности, каждую корку льда, сквозь которую проваливается нога, каждое твердое место под пластом рыхлого снега. Вскоре мы начинаем все больше полагаться на звуки шагов – из них мы узнаем, что под ногами – трещина или прочный грунт. С этого момента почти все время идем между трещинами. Я проклинал эти щели и при ярком дневном свете, когда при известном старании их можно избежать, а если это не удается и ты все же проваливаешься, то, во всяком случае, можешь разглядеть стенки трещины, проследить их направление, решить, как лучше выбраться наверх; и когда твои спутники видят, как остановить сани, к которым ты прикреплен постромками; как их удержать от падения; и какие меры следует принять, чтобы вызволить тебя из пропасти, где ты болтаешься метрах в пяти от поверхности. Да и наша одежда тогда еще походила на одежду. Но даже в идеальных условиях, при хорошем освещении, в теплую безветренную погоду, нет ничего хуже трещины и для того, кто тянет сани по ровному однообразному снежному пространству, каждый миг опасаясь провалиться в бездонную пропасть, и для спасателя, хватающегося за веревку и сани, чтобы помочь исчезнувшему на его глазах товарищу. Мне и сейчас иногда снятся кошмары о днях на леднике Бирдмора и в других местах, когда люди по несколько раз за час падали в трещины и повисали на всю длину постромок и веревок. Однажды на леднике Бирдмора из двоих моих товарищей по упряжке один упал вниз головой, а второй за 25 минут проваливался восемь раз, хорошо еще, что постромки его удерживали. «А выдержат ли в случае чего мои?» – думаешь всякий раз. И все же эти дни кажутся воскресным пикником по сравнению с тем, как мы вслепую разыскивали императорских пингвинов среди трещин на мысе Крозир.

Сильно мешала наша одежда. Будь на нас свинцовая броня, мы бы и то лучше владели руками, легче поворачивали голову и шею. Если бы наши ноги так же обросли льдом, стоять бы нам на том месте по сей день, не в силах сделать ни шагу; к счастью, штанины еще сохраняли кое-какую гибкость. Влезть в сбрую из фитильного ремня тоже было задачкой не из легких. В самом начале похода мы убедились, что всякий раз надевать и снимать ее трудно, и несколько опрометчиво решили перекусить прямо в ней. В палатке сбруя оттаяла, а затем смерзлась намертво до крепости дерева. Да и вся наша одежда стала как из фанеры и торчала на теле самыми невообразимыми складками и углами. Натянуть одно такое «фанерное» одеяние поверх другого можно было лишь совместными усилиями всех участников похода, и эту процедуру приходилось повторять по два раза на день для каждого. Один Бог знает, сколько времени она занимала, но уж не меньше пяти минут на одного человека.

Итак, мы приближались в тумане к горе Террор, несколько раз, как нам казалось, мы поднимались и спускались. То и дело ощущали под ногами твердый скользкий снег. То и дело ноги проваливались сквозь верхнюю корку льда на снегу. И вдруг, совершенно неожиданно, перед нами выросло нечто гигантское, расплывчатое, неопределенных очертаний. Помню, я подумал, что вот в таких местах должны водиться привидения. Мы отцепили гужи от саней, и, связавшись, начали подниматься на этот ледяной кряж. Луна выхватывала из тумана нависший над нами зазубренный грозный карниз. Продолжая подниматься, мы поняли, что находимся на валу. Мы остановились, посмотрели друг на друга, и вдруг «дзинь!» – раздалось прямо у нас под ногами. И снова звон, треск и скрип – это ожил и раскалывался, словно стекло, лед. Он разрывался на трещины, и некоторые разбегались на сотни метров.

Неопытный автор излагает свои впечатления вполне искренне, однако без должного объяснения. На самом деле под весом людей проваливается не сам лед, а снежные мосты, вместе с которыми в трещину рушились с соответствующими звуковыми эффектами и обломки этих мостов, и сосульки, сохранившиеся с лета. В условиях напряженного состояния, да еще зимней ночью при ограниченной видимости это и создает эффект восприятия, описанный Э. Черри-Гаррардом.