Самое ужасное путешествие

За свою короткую жизнь я не раз убеждался, как сильны все люди, пренебрегающие общепризнанными истинами, – они достигают невозможного. Мы никогда не высказывали вслух своих потаенных мыслей. Говорили о чем угодно: о каменном веке, который наступит для нас, когда мы построим себе на склоне горы Террор теплую хижину из камней; о топливе для печи – пингвиньем жире; яйцах императорских пингвинов, которые заспиртуем в сухом тепле хижинки… Умалчивали лишь о том, что мы, люди неглупые, отлично понимали: не добраться нам до этих самых пингвинов и идти дальше – безрассудство. И все же со спокойным упорством, в полном согласии друг с другом, чуть ли не с кротостью, эти два человека продолжали двигаться дальше вперед. Я же лишь следовал за ними.

Организму человека полезно работать, принимать пищу и спать в установленное время, но в санных походах эту аксиому очень часто забывают. Вот и теперь выяснилось, что восьмичасовой переход и семичасовой сон просто не укладываются в пределы суток, так как при наших условиях самый обычный лагерный быт поглощает больше девяти часов. Мы решили отказаться от воображаемой границы между ночью и днем и в пятницу 7 июля стартовали уже в полдень. Температура – 56 °C, стоит густой белый туман. У нас лишь самое общее представление о том, где мы находимся. В 10 часов вечера останавливаемся на ночлег, продвинувшись за день на 2,7 километра. Но о радость! Сердце не выскакивает из груди, пульс приближается к нормальному; легче ставить лагерь, руки вновь обрели чувствительность, ноги не цепенеют от мороза. Бёрди вытаскивает термометр: всего лишь – 48 °C. Я, помнится, говорю: «Сказать кому-нибудь, что 87° мороза могут восприниматься как величайшее облегчение, так ведь не поверят». Может, и в самом деле не поверят, но тем не менее это так. Вечером я записал в дневнике: «Есть все же что-то неодолимо привлекательное в том, чтобы делать нечто, чего раньше не делал никто». Как видите, я уже был настроен на более оптимистичный лад.

Сердце у нас работало замечательно. Но к концу ежедневного перехода ему уже было невмоготу перекачивать кровь к нашим конечностям. Редко случались дни, когда Уилсон и я не обмораживались. На стоянках я замечал, что сердцебиение сравнительно медленное и слабое. Против этого лишь одно средство – горячий напиток: чай во время ленча, кипяток на ужин. Уже первые глотки делают чудо: ощущение такое, говорил Уилсон, будто прикладываешь грелку к сердцу. Его удары становятся сильнее, быстрее, по телу вверх и вниз разливаются потоки тепла. Затем снимаешь обувь – гамаши (укороченные наполовину и обернутые вокруг низа штанины), финнеско, сеннеграс, меховые носки и две пары шерстяных. Растираешь икры ног и уговариваешь себя, что тебе хорошо: отморожения болят лишь после того, как оттают. Позднее на них вскакивают волдыри, а еще позднее появляются участки омертвевшей кожи.

Билла одолевала тревога. Скотт дважды ходил с ним зимой на прогулку и все отговаривал от зимнего похода, но в конце концов дал свое согласие при условии, что Уилсон приведет нас обратно целыми и невредимыми: мы ведь должны были идти на юг. Билл относился к Скотту с величайшим уважением, и впоследствии, когда мы, находясь на краю гибели, собирались вернуться домой через Барьер, более всего беспокоился о том, как бы не оставить на мысе Крозир что-нибудь из снаряжения, даже из того научного инвентаря, который нам уже не был нужен, а на мысе Эванс имелся в избытке. «Скотт никогда не простит мне, если я брошу здесь вещи», – говорил он. Прекрасное правило для санных походов. Партия, которая его не соблюдает или оставляет часть грузов для последующей доставки, редко достигнет успеха. Но и возводить это правило в непререкаемый закон тоже не следует.

И вот теперь Билл чувствовал ответственность за нашу судьбу. Он не раз говорил извиняющимся тоном, что никак не ожидал таких невероятных трудностей. По его мнению, раз он пригласил нас участвовать в походе, то в какой-то мере повинен во всех наших невзгодах. Руководитель, так относящийся к своим подчиненным, может добиться многого, если они люди достойные; если же их душевные качества оставляют желать лучшего, они попытаются использовать его мягкость в своих интересах.

Ночью 7 июля температура – 51 °C.

Восьмого июля появились первые признаки того, что рыхлый порошкообразный снег, наподобие крахмала, вскоре кончится. Тащить сани было по-прежнему безумно тяжело, но иногда финнеско, прежде чем погрузиться в снег, пробивали тонкую корку – значит, здесь бывают ветры. Иногда нога ступала под мягким снегом на твердый скользкий участок. Мы шли в тумане, и он двигался вместе с нами, высоко вверху сияла луна. Править было не легче, чем волочить сани за собой. Четыре часа напряженнейшей работы дали за утро всего лишь 2 километра, три часа во второй половине дня – полтора километра. Температура – 49 °C с ветром – ужасно!