Самые чужие люди во Вселенной

Писатель достает из сумки книгу и спрашивает, читал ли кто-нибудь из нас Жоржа Перека. Все молчат. Тогда он быстро объясняет, что это французский писатель, который умер довольно молодым в 1982 году. Автор в том числе вот этой книги: «Жизнь способ употребления», в ней рассказывается о жильцах дома номер 11 по улице Симона Крюбелье в Париже. Разумеется, такой улицы не существует, улыбается писатель, как и персонажей романа. Это очень толстый роман, более шестисот страниц, и на его создание ушел десяток лет. Его можно читать от начала до конца, а можно кусками, следуя за тем или другим жильцом. Устроен роман сложно, но читать его легко. В доказательство писатель зачитывает маленький отрывок, а именно 28-ю главу, где автор говорит о жизни и смерти зданий. Я записал несколько фраз. Кому при взгляде на какой-нибудь парижский дом не приходила в голову мысль о том, что он неуязвим? И еще одну, о лихорадочной силе, которая заставляла воздвигать здания там, где были поля, а теперь их неумолимо разрушает.

Закончив читать, писатель предлагает нам написать что-нибудь связанное с кварталом. Перед этим он цитирует прекрасный эпиграф к роману Перека из Жюля Верна: «Смотри во все глаза, смотри» — и, естественно, я сразу вспоминаю о беглеце в нашей кладовке и обо всех глазах, которые его высматривают и хотят выгнать из укрытия.

Думаю, о чем бы написать. Напротив женщина, захватившая в прошлый раз слово и внимание всей группы, сидит и молчит. Спокойна и сосредоточенна. Наблюдаю за ней и говорю себе, что и об этой женщине ничего не знаю. Неделю назад она меня раздражала; может, она получила дурные вести как раз перед выходом из дома? Сегодня, по крайней мере, она совсем другая. Я записал ее имя в углу листа — Жюлиана.

Рядом со мной Эллиот и Жюли то и дело обмениваются быстрыми поцелуями в уголки губ. Я отворачиваюсь. Эти двое меня тоже раздражают, вечно липнут друг к другу. По-моему, если бы весь мир вокруг обрушился, они бы и не заметили.

Закрываю на секунду глаза, не знаю, о чем писать, хотя нет: я знаю, что хочу написать, но запрещаю себе. Мне нужно наложить слова на свою тайну, но не так, как накладывают бинты на рану, а, скорее, как переписывают условие задачи на математике, чтобы решить уравнение. Еще секунда, и я начинаю. «Человек бежит, спасая свою жизнь, — пишу я. — Это происходит ночью, прямо внизу, когда никто уже не высунет носа на улицу, между тремя и пятью утра; улицы и бульвары пустынны, ни один автобус не проедет, люди спят». Слова удивительно легко хватаются одно за другое и выстраиваются во фразы, как будто я слишком долго их сдерживал. Мне нужно рассказать, что я сейчас переживаю. Пишу дальше. «По крайней мере, большинство людей. Я-то не сплю, я сижу на кровати и слушаю». Вижу, многие надели наушники; включаю телефон, надо найти плейлист позабористее, пусть музыка подталкивает меня в спину и ритмы дадут моим фразам крылья. Включаю звук. Korn, отлично. Иду вперед под сверхзвуковой звук пронзительной гитары.

На мое плечо ложится рука, я подпрыгиваю, одним махом вырываю из ушей наушники. Надо мной нависает писатель, он негромко повторяет то, что, видно, сказал минуту назад: время поставить точку. Все глаза обращены ко мне. Из-за музыки я ничего не услышал. Час пролетел незаметно, я еще пишу, как Норбер обнаружил беглеца у нас в кладовке. Инстинктивно закрываю исписанные листы локтем. Не хочу, чтобы сидящий рядом Эллиот подсмотрел. Прочитать свою историю вслух я не могу, я отступил от задания, дал словам себя увлечь. Я успел описать первый день и остановился на том моменте, когда Норбер приходит за велосипедом, а незнакомец валит его на пол.

Кто-то откашливается, кто-то похрустывает пальцами. «Ну что, кто рискнет?» — спрашивает писатель и переводит взгляд на меня. Я неразборчиво мямлю, потом делаю вдох и, стараясь говорить медленно и внятно, объясняю, что нет, я читать не готов, краснею и втягиваю голову в плечи. Слава богу, меня спасает Эллиот. Он берет слово.