Самый большой подонок

Фрикционная Машина представляла собой гомерические фигуры мужчины и женщины, совокупляющиеся в известной любовной позе «арбалет». Женщина стояла на четвереньках, опираясь на покрытое искусственным мхом необъятное ложе грудью, при этом высоко приподняв зад с широко раздвинутыми ягодицами. Мужчина стоял на коленях позади женщины, придерживая её руками за крутые бедра и слегка нависая над ней. Их невероятного размера тела, выполненные из пластин отливающего тусклым блеском светло-коричневого металла, жили и двигались в устойчивом ритме, демонстрируя отточенное, безупречное исполнение извечного танца любви, этакого вселенского коитуса, рассчитанного для квазиживых гигантов сверхсовременным кибермозгом.

Я сразу начисто отмёл мысль о том, что это куклы, роботы или начинённые электроникой манекены. Нет, это было нечто другое, нечто большее в смысле качества имитации.

Зрелище действительно потрясало. Огромный, размером с доменную печь фаллос стального мужчины плавно погружался в чрево металлической женщины. Дойдя до самого основания, он на несколько секунд прижимался похожими на сферические газгольдеры тестикулами к крутым, идеального изгиба и пропорций ягодицам железной девы, и начинал бесконечно долгое движение назад. Его покрытые машинной смазкой упругие бока играли переливчатыми радужными бликами — поистине инфернальная интерференционная картина! По дьявольской задумке настраивавшего этот «парнографический» дуэт скабрезно-остроумного программиста фаллос выныривал из железной вульвы целиком, обнажая чудовищный купол головки, и после выдержанной с точностью до миллисекунды паузы снова шёл на таран, с видимым усилием втискиваясь в тесные врата Мироздания, затем цикл повторялся.

Я слышал хлюпанье ныряющего и выныривающего фаллоса, прерывистое дыхание мужчины и глубокие грудные вздохи и постанывания женщины. Ноздри щекотал острый аромат минерального мускуса, запах неорганического квазипота и специфических машинных выделений.

Тепло — нет, настоящий геенно-огненный жар, — поднимающееся от ритмически двигающихся апокалиптических фигур, ощущалось кожей лица и странно волновало и возбуждало. Над местом вселенского соития дрожало колыхающееся в жёлтом свете искусственных лун фиолетовое марево.

Об-ла-ди — длиннющий фаллос двигался вперёд. Об-ла-да — отступал он назад, накапливая силы для нового кабаньего удара. Об-ла-ди, об-ла-да, об-ла-ди, об-ла-да — так продолжается жизнь.

Такова была эта Фрикционная Машина — гомерическая Машина Любви, производящая новые вселенные — так любовники делают маленьких детей.

И я сказал себе: «А разве она могла выглядеть иначе?». И сам себе ответил: «Нет!». Шокирующее конструктивное оформление Машины, в сравнении с которой наши земные суперколлайдеры, на протяжении нескольких веков так и не смогшие «зажечь» хотя бы одну новую, искусственную вселенную, казались убогими детскими игрушками, несло в себе глубинное содержание. В уникальном творении нечеловеческого разума нашёл наивысшее воплощение принцип единства формы и содержания и многие другие основополагающие принципы организации материи. Фаллос здесь выступал в роли подлинного центрального стержня Бытия — стрелы Времени, пронзающей символизирующую бесконечность кольцо, то есть женскую вагину. Фрикционная Машина намекала на действующий во Вселенной хорошо известный космологам и философам так называемый антропный принцип. В Машине заключался некий изначальный, первородный смысл, равный по значению смыслу жизни, который я не мог выразить словами, но тем не менее очень хорошо, что называется, всеми фибрами души, ощущал.

От волшебной Машины нельзя было отвести глаз. Я пребывал в гипнотическом трансе, в сладчайшем неземном экстазе. Лицо и остатки ушей горели, сердце мощным басовым барабаном с хорошо подтянутой кожей бухало в висках. Я чувствовал испепеляющий жар и одновременнó абсолютнонулевой озноб.

Очнулся я только когда Сверх-Д тронул меня за плечо.

— Ну, как вам Машина?

— Колоссально! — с жаром воскликнул я, не в силах скрыть восторг, к которому, по правде говоря, начало примешиваться сомнение.

— Вы хотели бы оказаться на месте железного парня? — ехидно спросил меня Млэнст.

— На его месте мечтает оказаться каждый, — в тон ему отвечал я.

— А вот я уже начал подзабывать эту роль, — притворно вздохнул Сверх-Д.

Мы немного посмеялись над немудрёной шуткой, затем оттаявший Млэнст с гордостю заявил:

— Моя роль в конструировании Фрикционной Машины заключается в том, что я прилепил пару яиц туда, где им полагается находиться. А до той поры их там недоставало.

— Да ну вас, Млэнст! — засмеялся Сверх-Д, по-женски махая на помощника холёными ручками с заточенными на конус тщательно отполированными ногтями. — Вы и в самом деле никак не выйдете из роли!

— Один мой знакомый, большой охотник до женского пола, любил повторять, что лучше него могут быть только яйца, — заметил я с тонкой, как пеньковый корабельный канат, иронией.

Сверх-Д криво усмехнулся.