Счастливый человек. История сельского доктора

Район в целом экономически депрессивный. Здесь всего несколько больших ферм и нет крупномасштабных производств. На земле работает менее половины мужчин. Большинство зарабатывает на жизнь в небольших мастерских, на карьерах, деревообрабатывающей фабрике, фабрике по изготовлению джема, на кирпичном заводе. Они не образуют ни пролетариат, ни традиционную сельскую общину. Они принадлежат лесу, и в окрестных районах их неизменно называют «лесовиками». Они подозрительны, независимы, жестки, малообразованны, малорелигиозны. В них есть что-то от странствующих торговцев или лудильщиков.

Сассолл сделал всё возможное, чтобы изменить отведенную ему роль джентльмена, и отчасти преуспел в этом. Он почти не ведет никакой другой социальной жизни, кроме той, что в деревне с односельчанами. Только когда он общается со своими немногочисленными соседями, принадлежащими к среднему классу, становится очевидным его собственное происхождение. Потому что они полагают, будто он разделяет их убеждения. С «лесовиками» он кажется иностранцем, который стал по их просьбе делопроизводителем, фиксирующим их собственные записи.

Объясню, что я подразумеваю под «делопроизводителем лесовиков».

«Чем я отличаюсь, док, так это тем, что могу сказать: „Пошел ты на хер“ в лицо». Однако говоривший ни разу в жизни Сассолла не посылал.

«Ты самая ленивая стерва, с которой я когда-либо встречался», – говорит Сассолл женщине средних лет, продавщице одежды, закончившей работать. И только он может сказать ей такое.

«Что у вас есть?» – спрашивает он о блюдах в заводской столовой. «Хотите начать сверху, – отвечает девушка за прилавком, указывая на грудь, – или снизу?» – высоко задирая юбки. Ей известно, что с доктором она в безопасности.

Сассолл в значительной степени освободил свой образ в глазах пациентов от условностей социального этикета. Он добился этого, выстроив нетрадиционные отношения. Но даже нетрадиционный врач остается традиционной фигурой. Сассолл позволяет себе ругаться и шокировать пациентов. Ему хочется думать, что и ему могут сказать что угодно. Но если это так, вышесказанное скорее подтверждает, чем отрицает его привилегированное положение. Равным себе вы ничего не можете сказать, поскольку точно знаете границы дозволенного. Свобода общения с Сассоллом подразумевает его авторитетность, «исключительность». На практике всё нетрадиционное, что он говорит или говорят ему, является жестом – не более того, – направленным против идеи, что его авторитет подкреплен авторитетом общества. Это личное признание, которое он требует от пациентов в обмен на совсем другое признание, которое он им предлагает.

В деревне есть средневековый замок с широким и глубоким рвом вокруг. Он использовался как своего рода стихийная свалка. Зарос деревьями, кустарником, сорняками и был полон камней, гнили, навоза, гравия. Пять лет назад Сассоллу пришла в голову идея превратить его в деревенский сад. Потребовались десятки тысяч человеко-часов работы, чтобы решить поставленную задачу. Для этого он создал «общество» и был избран его председателем. Работы шли летними вечерами и по выходным, когда деревенские мужчины были свободны. Фермеры одалживали собственную технику и тракторы; дорожный мастер привез свой бульдозер; кто-то предоставил подъемный кран.

Сам Сассолл усердно работал. Если он не трудился в операционной и не выезжал на вызов, его можно было найти во рву. Сейчас ров представляет собой сад с газоном, фонтаном, розовыми кустарниками и скамейками.

«Почти все работы по планированию, – говорит Сассолл, выполнили Тед, Гарри, Стэн и Джон. Я не имею в виду, что они лучше других справились с работой, лучше работали руками – хотя так и было, – они также предлагали лучшие идеи».

Сассолл постоянно участвовал в техническом обсуждении деталей. Беседы продолжались на протяжении нескольких недель. В результате была установлена социальная – отличная от медицинской – близость.

На первый взгляд это был очевидный результат совместной работы. Но всё не так просто, как кажется. Работа дает возможность поговорить, и часто разговор выходит за рамки работы.

Невнятность английского языка является предметом шуток и часто объясняется пуританством и застенчивостью как национальной чертой. Это мнение, как правило, заслоняет собой более серьезную проблему. Значительная часть английского рабочего и среднего класса лишена дара речи в результате массовой культурной депривации. Они лишены возможности перевести то, что знают, в мысли [10]. У них нет примеров для подражания, которые проясняли бы этот опыт. Их устные пословичные традиции давно утрачены, и, хотя они грамотны в строго техническом смысле, у них нет возможности узнать о существовании письменного культурного наследия.