Счастливый человек. История сельского доктора

И это нечто большее, чем вопрос литературы. Любая культура работает как зеркало, позволяя индивиду узнать себя или, по крайней мере, распознать те части себя, которые социально допустимы. У людей, обездоленных в культурном отношении, гораздо меньше таких возможностей. Бо2льшая часть их опыта – особенно эмоционального и интроспективного – остается неназванной. Следовательно, главным средством самовыражения является действие: это одна из причин, почему у англичан так много увлечений из серии «сделай сам». Сад или верстак являются их средством самоанализа.

Самая простая, а иногда и единственно возможная форма общения – это разговоры о каком-нибудь техническом процессе. Обсуждается не опыт, а природа механизма или события: автомобильного двигателя, футбольного матча, дренажной системы или работы какого-нибудь комитета. Подобные темы, исключающие личное, составляют содержание большинства бесед мужчин старше двадцати пяти лет в современной Англии. Молодежь от подобной деперсонализации спасает аппетит к жизни.

Тем не менее в таких разговорах есть теплота, и с их помощью завязываются и поддерживаются дружеские отношения. Сложность тем, по-видимому, сближает говорящих. Как если бы они склонились над предметом, чтобы рассмотреть его мельчайшие детали, а их головы соприкоснулись. Опыт становится совместным. Когда друзья вспоминают умершего или отсутствующего, они вспоминают его слова про то, что передний привод безопаснее: и в их памяти это приобретает интимность.

Местность, где практикует Сассолл, отличается крайней культурной депривацией даже по английским стандартам. И только поработав с деревенскими мужчинами и кое-что поняв в их техниках действия, он смог беседовать с ними. У них появился общий язык, метафора общего опыта.

Сассоллу хотелось бы верить, что они разговаривают на равных: тем более что жители деревни чаще всего знают гораздо больше него. Но это разговор не на равных.

«Лесовики» воспринимают Сассолла как человека, живущего с ними. Лицом к лицу. Каковы бы ни были обстоятельства, нет необходимости в стыде или сложных объяснениях: он поймет даже тогда, когда их сообщество этого не захочет или не сможет сделать. (Большинство незамужних девушек, которые забеременели, обращаются к нему без каких-либо увиливаний.) Его боятся лишь несколько пожилых пациентов, у которых сохраняется традиционный страх перед врачом. (Этот страх, помимо того что является рациональным страхом перед болезнью, еще и иррационален из-за скрытого требования братского чувства от врачей, которые всегда ведут себя как старшие по званию.)

В целом пациенты думают о Сассолле как о принадлежащем их сообществу. Ему доверяют, даже если не общаются с ним на равных.

Он находится в привилегированном положении. И это нечто само собой разумеющееся: никто не возмущается и не подвергает это сомнению. Таков договор между ним и пациентами, ведь он врач. Привилегия – не доход, машина или дом; последние представляют собой лишь удобства, позволяющие выполнять работу. И если он наслаждается чуть бо2льшим комфортом, чем другие, это всё равно не привилегия, а заслуженное право.

А привилегия – это то, что он умеет думать и говорить! Если бы оценка его привилегий была строго логичной, она включала бы факт его образования и медицинской подготовки. Но это было давно, тогда как свидетельства того, как он мыслит – не с медицинской точки зрения, а в целом, – проявляются каждый раз при встрече с ним. Именно поэтому жители деревни разговаривают с Сассоллом, рассказывают ему местные новости, слушают, задаются вопросом, верны ли его необычные взгляды, и поэтому некоторые говорят: «Он замечательный врач, но не такой, какого мы ждали», а некоторые соседи, из среднего класса, называют его чудаком.

Жители деревни считают его привилегированным, потому что думают, будто он мыслит не так, как они. Они зависят от здравого смысла, а он нет.

Считается, что здравый смысл практичен. Но только в краткосрочной перспективе. Здравый смысл утверждает, что глупо кусать руку, которая кормит. Но это глупо до того момента, пока вы не поймете, что вас могли бы кормить и лучше. В долгосрочной перспективе здравый смысл пассивен, поскольку основан на принятии устаревшего представления о возможном. Здравый смысл накапливается слишком медленно. Всё должно быть доказано множество раз, прежде чем сможет считаться неоспоримым, то есть традиционным. Когда нечто становится традиционным, оно приобретает пророческий авторитет. Отсюда сильный элемент суеверия, всегда присутствующий в «практическом» здравом смысле.

Здравый смысл – часть идеологии тех, кто лишен фундаментальных знаний, форма невежества. Это обусловлено разными факторами: остатками религиозных воззрений, эмпирическим знанием, защитным скептицизмом, поверхностным обучением. Здравый смысл не способен к обучению, не покидает свои пределы, ибо, как только недостаток обучения восполняется, всё снова ставится под сомнение, и здравый смысл не работает. Он может существовать только как категория, поскольку отличается от духа исследования, от философии.