Сдохни, но живи…

А через полгода, в некиношном сериале поэтапных организованных собраний по отчислению из университета этот эпизод всплыл для меня как «написание и исполнение на студенческих сельскохозяйственных работах своих антисоветских песен».

И еще, оказалось, что я еврей.

С тех пор я вообще не пою. Ни с людьми, ни, тем более, в хоре.

Даже в дУше.

Один на один.

Отмываясь от сослуживцев и начальников…

Сосиски с горчицей

— Давай, я тебя познакомлю с русским миллионером? — спросил знакомый, живущий, здесь, в Берлине, уже более десяти лет.

Он удачно продал в Москве большую квартиру родителей, избавив себя и жену от обязательной необходимости работать, чтобы выживать, перевез стариков в Германию под убедителььным предлогом преимущества западного лечения, бесплатного для пенсионеров-эмигрантов, направил их получить государственную квартирку под знаменитый немецкий «социал» и радовался окружающему миру. И себе.

Времена, когда люди гордились тем, что сами построили свою жизнь прошли, как паровозы и выглядели смешно и глупо. Более того, это оказалось так же бессмысленно, как выстраивать свой путь и ехать не по стрелкам, нарываясь. Нужно направить себя конкретно на то, чтобы плыть по течению и срывать бананы, брать, что лежит или лежит плохо. И наслаждаться. Мир — это океан красивых вещей и обладание ими дает уважение других.

— А самоуважение?

— И это тоже. Иметь то, чего у других нет. Или есть, но проще и дешевле.

Мы сидели в кафе недалеко от моей гостиницы, то ли для туристов, то ли почасово — для любовников, пили кофе и я не очень понимал, зачем он мне все это расказывает.

— На работу за заработок ходят неудачники, вырезающие магазинные купоны со скидками, берущие кредиты на телевизор и откладывающие деньги на летний отпуск. Удачливые, деньги не зарабатывают, а делают. Сразу и много. А потом стараются их уберечь, чтоб другие не вырвали или государство не ограбило. Вот это и есть настоящая работа.

Он считал себя уже немцем, особенно когда выезжал из страны в Россию и небрежно оставлял щедрые чаевые.

Чаевые, они же тоже форма самоутвержения.

— Ты не представляешь… — объяснял он — Миллионер приехал тридцать лет назад из каких-то Черновцов, крутился, но потом, на его счастье, русские начали выводить свою армию из Восточной Германии. Генералы рванули распродавать все, что можно, кроме Родины. Она ничего не стоит. Тогда он и поднялся, как многие, у кого хватило ума вовремя оказаться здесь, по западную сторону границы.

— А что в нем интересного? Миллионер — это не показатель. Ну, вилла у него, а не квартира. Дорогая машина, а не «Фольксваген». Унитаз золотой вместо обычного. Какая разница, куда сливать воду. Главное, чтобы был своим и чистым.

— Да я не об этом. «Фишка» для тебя в том, что у него, пожалуй, самая лучшая среди русских в стране коллекция машин. И среди них уникальный кабриолет «Пантера» и настоящий «Форд» 1928 года. Без единой новой детали. Причем, на ходу. Снимешь необычный сюжет в свою программу. Заодно и прокатишься — будет, что вспомнить.

Вот я теперь и вспоминаю…

Уже поутру, у гостиницы, на тенистой берлинской улице, в центре, меня подобрал шикарный кабриолет. Приятель, восхищенный до пунцовости, сидел рядом с водителем, миллионером, скромно одетым, но обутым во внушительное кольцо с бриллиантом.

— Давайте мы сначала заедем в один их моих гаражей, под квартирой, — достойно предложил хозяин машины, в рубашке с бабочкой и соломенном канотье, словно выплывший из столетней давности милого доброго «ретро» — А потом прокатимся по Берлину на настоящем «Форде».

Коллекция раритетных «Харлеев-Дэвидсонов» с серебристыми баками и позолоченными знаками и вправду оказалась замечательной.

— Человек вправе собирать то, что ему нравится. Кто-то марки, кто-то пробки от бутылок, а кто-то редкие машины. Всё зависит от возможностей и интереса, — рассказывал миллионер. И, вправду, не дурак — Стремление к красоте — один из стимулов в жизни. Вот, например, эта модель…

Я записывал его пояснения и в их дыму рубил картинку, как дрова в свой паровоз, летящий вперед безоглядно и яростно.

Затем мы ездили по городу. «Форд» был очаровательным, но жестким. Как Бонни и Клайд.

Прохожие берлинцы часто останавливались и провожали нас любопытными, но не завистливыми, взглядами. Все было пасторально мило. Наставляя камеру, мы несколько раз беседовали о машинах, увлечениях и просто — о смыслах. Без смысла русскому никуда.

Разве, что далеко-далеко. Но это тоже по-русски.

— Закончили? — спросил миллионер, довольный, что показал, как удалась его жизнь.

— Закончили, — ответил я. Довольный, что удался сюжет.

— Тогда давайте пообедаем, — предложил он. И я почувствовал, как под ложечкой засосало. Томно и сладко.