Се ля Ви!

– Совсем, как Джесс, когда тебя опекуном сделала… Знаешь, Ральф, мне очень не нравится, когда люди, которых я приняла в семью, предают меня, едва их признали. И еще меньше нравится, продолжать их видеть.

– Его привел я, – вмешался отец.

– Совсем, как Джессику, – повторила Лизель. – Хотя мы все тебя просили. Предупреждали, сынок.

– Лизель, – Ральф отложил салфетку.

– Отец фон Штрассенберг, – оборвала Лизель довольно резко. – Я бы помнила, если бы я вас родила. Я говорю с епископом.

– Лизель!..

– Элизабет! Если тебе не хватает такта понять, что ты здесь теперь не к месту, я тебе прямо это произнесу. Ты здесь не к месту, Ральф. Тебя здесь больше не ждут. Я достаточно четко выразилась?

Ральф сильно побледнел и поднялся.

– Сядь, – приказал отец и встал сам. – Могу я поговорить с тобой, мама?

– Идем, Верена, – поднялась та.

Иногда, они возвращаются… но лучше б не возвращались

Отец, конечно, всеми силами пытался выгородить Ральфа. Ему совсем не хотелось вести этот разговор и выставлять себя идиотом, но выбора у него не было.

– Видит бог, Фредди, твою дочь очень грубо и некрасиво бросили!

– И что ты предлагаешь? Заставить его с ней спать?!

– Я предлагаю, достать свою гордость из места, где ты ее хранишь и лишить его места. Пусть граф занимается его дальнейшим трудоустройством. Хотя, понятия не имею, как он все это провернет перед носом Марти…

– Прекрати, мама!

– Нет, я не прекращу. Филипп оскорбил твою дочь, отказавшись на ней жениться. И Ральф приложил к этому руку, я это чувствую. Ты должен выбрать сторону, Фредерик. Здесь. Сейчас. Я не позволю тебе отсиживаться, как ты делал все это время. Я должна была сделать это, когда ты решил привезти Джесс, но я не сделала. На этот раз я молчать не стану.

– Верена, – сказал епископ и обернулся ко мне. – Ты в самом деле хочешь, чтоб я прогнал его за то, что Ральф не захотел с тобой спать?

– Да, нет конечно! – вмешалась Лизель. – Пусть лучше сбросится с балюстрады.

– Не говори ерунды. Ви не такая.

– Джесс тоже была другой! Она была, мать твою другой, пока ты не командовал ею, как своими собаками! Она была другой, пока эти два выродка не взяли бедную девочку в оборот, подсадив ее как следует на наркотики! Если не ради дочери, сделай это хотя в память о Джесс!

– Я попрошу его не попадаться вам на глаза, – ответил отец и встал. – Это – мое последнее предложение.

– В таком случае, – я слезла с подоконника и подошла к ним, – в таком случае, это последнее предложение, что я сказала тебе.

Отец простонал что-то еле слышно, закрыл глаза рукой, вдавливая пальцы в веки.

– Да что ты делаешь?!

– Я? – уточнила я, повышая голос. – Что я с тобой делаю?! Да ничего, дядя Фредерик. Похорони меня рядом с Джесс, если я не выдержу, чтобы не бегать по всему кладбищу, а в одном месте обо всем сразу сожалеть!

Ультиматумы и разрывы

Остаточные недоразумения прояснили на следующий день. За завтраком у графини. В присутствии всех заинтересованных лиц.

– Я лично, – сказала я Марите, – была готова выйти замуж в любой момент. И выносить ему ребенка от Себастьяна, Мартина, Цезаря, от кого угодно! Хоть от дяди Фреда, если понадобится!.. Я была на все готова, лишь бы и дальше принадлежать к семье. На случай, если ты меня спросишь, почему Филипп меня бросил, невзирая на то, что трахал в день смерти матери, – я указала на Ральфа, – причина – он. Это он всегда решал брачные вопросы Филиппа. Своих мозгов у твоего долбодятла нет и никогда не было!

Ральф стиснул зубы, Филипп оскалил свои. Себастьян как-то странно на меня посмотрел. Его я тоже в этот миг ненавидела. Как человека, породившего ЗЛО.

– Ну, если я такой тупой, то и замуж за меня выходить нет смысла! – сказал Филипп, но тут же стух под взглядом Лизель.

– О, это так, – согласилась и я. – Но Штрассенберг не идет против Штрассенберга. И я должна сперва объяснить причины. Конкретно: мы будем делить имущество. Ты и я. Половина твоего дома принадлежит мне! Можешь сжечь его и засыпать все вокруг солью, но жить ты там не будешь! Я гарантирую. И пользоваться деньгами моей матери, тоже.

– Серьезно? – спросил Себастьян. – Теперь она твоя мать?

– Да. И как единственная дочь Джессики, я имею наследственное преимущество перед ее супругом. Как бы даже не семьдесят пять процентов всего-всего. Но я считаю, мы сможем отсудить сто процентов.

– Даже не сомневайся, – негромко сказала Лизель.

– Этого не будет, – тусклым голосом вмешался епископ. – По завещанию Джессики, все ее имущество принадлежит мне. Завещание юридически оформлено, и оно у меня.

Онемев, я обернулась к нему. Как Юлий Цезарь, наверное, обернулся, чтобы взглянуть на Брута, вонзившего в него нож. Даже Лизель на миг обернулась, приоткрыв рот.

– Серьезно? – глухо переспросила я, ощущая, как лицо само собой морщится, а в носу начинает больно щипать от слез. – Ты встанешь на его сторону?

– Я не встану на его сторону. Я просто пытаюсь быть объективным.