Себастьян Маас. Эдгар Юлиус Юнг и метафизические основы Консервативной революции

Для Юнга в отличие от обусловленного активистским национализмом времени выхода первого издания развилось новое духовное исходное положение: «Мы стоим на пороге нового мира. Наступление новой эпохи, которая, вероятно, не только внешне, откроет новое тысячелетие, началось». И в действительности духовные, политические и общественные предпосылки для достижения желаемого органического будущего государства в год выхода второго издания значительно улучшились. Партии, которые были близки к либеральной форме правления, были ослаблены, и широкие части немецкого населения приходили к националистическим идеям. Вероятно, прежде всего, фактор Гитлера разрушил эту тенденцию. Вместо органически структурированного народного государства возникло тоталитарное государство вождя. Юнг в этом отношении был одним из первых Консервативных революционеров, которые распознали и критиковали эту тенденцию. «Господство неполноценных» должно было дать, в первую очередь, духовное и практическое руководство к действию, чтобы активно указать альтернативное направление в это время предстоящих политических изменений.

5.1.2. Первая мировая война как предвестник нового времени

«В мировой войне мы нашли самих себя. Если кто-то другой хочет понять нас, если мы сами хотим понять себя, то мы каждый ход мысли должны начинать с пережитого в мировой войне».

Принц Карл Антон Рохан, 1930

Согласно Юнгу, Германия на духовном уровне со средневековья находилась в непрерывном процессе дегенерации, что, в конечном счете, привело в кайзеровской империи к господству материализма над метафизическим уровнем: «Дух человека потерял свое внутреннее единство в течение многовекового развития. Человек цивилизации отрицал божественный разум и отделялся от своих душевных корней, чтобы утонуть в материальном. Так приближался век материализма, достигая высшей точки во время мировой войны». Юнг видел в материализме, который привел к растворению культуры и настоящей духовной жизни, главного врага своего мировоззрения. Неприятие либерального мира, который опирался на идеалы Французской революции, было, вероятно, самым важным связующим звеном между отдельными группами Консервативной революции. Так они в значительной степени сходились в том, что индивидуума следует подчинить общности, что существовали различия в ценности между людьми и народами и что как раз в либеральной системе невозможно достичь «истинной свободы». Из-за Первой мировой войны у Юнга произошел поворот в двух отношениях. Во-первых, так как такие жесткие для Германии условия Версальского мира показали, что даже сами либерально-демократические государства Запада никоим образом не придерживались своих собственных свободолюбивых принципов. И в действительности положения Версальского договора вплоть до захвата власти Гитлером в 1933 году давали плодотворную питательную пропагандистскую среду для национального лагеря. Во-вторых, во время мировой войны на первый план вышел новый тип человека, так называемый фронтовик. В ежедневной борьбе за выживание он получил возможность пробиться к метафизическому уровню и достигнуть этим высокой ценности бытия, что дает ему преимущества над материалистической односторонностью гражданского мира. Индивидуализм видит в смерти своего самого большого врага, так как с нею умирает отдельная особь, которой приписывается наивысшая ценность. Однако фронтовик смог превзойти страх смерти, что сделало для него возможным достичь надындивидуалистического понимания. Эта появившаяся уже в годы войны основная мысль должна была, по мнению Юнга, проложить путь к новой империи и позволить начать «высококачественную», «подчиненную мифу» эпоху. «Высококачественным» автор считал все, что соответствовало предпосылкам целостности. По его собственным словам, Юнг не хотел конструировать новый миф, но новое время должно было целиком и полностью опираться на мистические ценности:

«Исходя из этих опытов, второе издание книги должно было принять новый вид. Ее задача была очерчена четче. Она не могла провозвестить новый миф; она также не должна была предсказать новый миф. Она должна была сделать только одно: набросать социальные формы будущего подчиненного мифу времени в его контурах».