Секст как лекарство от тревоги: Чему мы можем научиться у философов-скептиков

Так в чем же заключалось τέχνη[14], которую практиковал Секст, – медицина? К сожалению, до наших дней не сохранились его «Медицинские (Эмпирические) мемуары», поэтому нам остается лишь догадываться, что именно означало во времена Секста его прозвище «Эмпирик».

Медицинский эмпиризм утвердился в египетской Александрии – научной столице эллинистического мира – примерно в середине III в. до н. э. и возник в результате раскола предыдущей медицинской школы, среди последователей которой были представители разных взглядов. Эта школа, которую обычно называют рационалистической или доктринерской, достигла расцвета в конце IV – начале III в. до н. э. благодаря анатомическим открытиям, сделанным с помощью вивисекции животных и вскрытия человеческих трупов. Врачи-рационалисты начали объяснять болезни главным образом закупоркой, искривлением или повреждением «каналов» (кровеносных сосудов и нервов), имеющихся в организме: в здоровых условиях кровь и в первую очередь «пневма» (вдыхаемый воздух – один из жизненно важных факторов, происходящий из мозга) должны свободно циркулировать по соответствующим каналам.

Таким образом, эти врачи считали, что могут объяснять природу отдельных заболеваний, ссылаясь на общие ненаблюдаемые причины (такие, как пневма), возникающие внутри организма и рационально выведенные из общих анатомических и физиологических теорий. Они не слишком подробно разбирались в особенностях пациентов и болезней и не рассматривали вероятность того, что у недуга может быть несколько причин. Если им приходилось объяснять, например, бессонницу, они не принимали во внимание нездоровую диету или малоподвижный образ жизни пациента, а объявляли причиной болезни неправильную циркуляцию пневмы.

Врачи-эмпирики, напротив, утверждали, что медицинские знания должны основываться на непосредственном, подробном и хорошо обоснованном наблюдении факторов, облегчающих те или иные симптомы. Разделение школ спровоцировал рост спекулятивности и числа противоречий среди врачей-рационалистов (например, по поводу возможности циркуляции пневмы в том числе в артериях), а также из-за того, что предлагаемые лекарства далеко не всегда помогали пациентам. Более того, в отличие от рационалистов, эмпирики не видели смысла в анатомическом вскрытии. Они считали, что для исследования формы и положения органов вполне достаточно нерегулярных обследований раненых и трупов, а главное – что органы мертвого человека мало что могут сказать об их функционировании при жизни. Они находили бесполезной даже вивисекцию животных, учитывая их отличия от человека. По Александрии ходили слухи, что в городе кто-то практиковал вивисекцию людей (преступников, приговоренных к смертной казни), но эмпирики считали это слишком жестокой практикой. Кроме того, они были убеждены, что после вскрытия органы функционируют не так, как в неповрежденном теле. Поэтому эмпирики пришли к выводу, что причины болезней, установленные врачами-рационалистами, были слишком умозрительными и основывались лишь на догадках.

По мнению врачей-эмпириков, медицина должна была развиваться, просто фиксируя более или менее регулярные связи между наблюдаемыми явлениями. В частности, эмпирики полагали, что первичные наблюдения врачей должны делаться спонтанно: например, иногда после носового кровотечения падает температура или определенные продукты питания, напитки, климатические и экологические условия благоприятствуют либо препятствуют выработке «флегмы» – слизи, которая образуется в горле или в носу. Впоследствии эти наблюдения повторялись, фиксировались и классифицировались, чтобы в дополнение к первоначальному прямому наблюдению врач-эмпирик мог опираться на документированные наблюдения коллег, благоразумно расширяя свои практические знания на основе сходства одних случаев с другими. Для лечения не нужны были ни общие теории, ни рассуждения о «скрытых», невидимых причинах болезней, потому что задачей врача-эмпирика было не столько выяснить, что́ вызывает ту или иную болезнь, сколько решить, в чем должно заключаться лечение. Аналогичным образом, считали эмпирики, не так важно понимать, как мы дышим, – гораздо важнее выяснить, что́ облегчает дыхание, когда оно затруднено или замедлено. Только после того как средство найдено, можно обсуждать, почему оно работает, а если врач действительно хочет определить причины болезни, их нужно искать исключительно на уровне непосредственных наблюдений.