Секст как лекарство от тревоги: Чему мы можем научиться у философов-скептиков

На любые доводы эмпириков рационалисты возражали, что те могут действовать только методом проб и ошибок и что их подход, помимо того что основан на случайности, не позволяет им иметь дело со сложными или беспрецедентными случаями и не оставляет места для новых открытий. Рационалисты утверждали, что нередко появляются новые виды болезней, в отношении которых не имеется никакого предшествующего опыта, и поэтому, чтобы выбрать подходящее средство лечения, необходимо сначала выяснить их происхождение. По мнению рационалистов, на самом деле наблюдаемые причины, о которых говорили эмпирики, не приносят особой пользы, когда болезнь или боль локализуется внутри организма пациента. Например, в зависимости от того, считалось ли пищеварение процессом измельчения проглоченной пищи (поскольку мышцы желудка активируются пневмой) или ее «варения» (поскольку та же пневма нагревает тело), приходилось выбирать разные лекарства, поскольку в животе пациента возникали различные болевые симптомы.

Эмпирики, в свою очередь, отвечали, что повторение и накопление наблюдений приводит к созданию совокупности хорошо структурированных клинических знаний и что возможность применения одного и того же лечения к наблюдаемым симптомам, сходным с теми, что наблюдались ранее, позволяет добиваться исцеления новых пациентов. Позднее эмпирики также предложили форму вероятностного рассуждения, способную выявлять корреляции между наблюдаемыми явлениями и явлениями, которые не наблюдаются в данный момент, но наблюдались ранее и, следовательно, подлежат наблюдению, как, например, в случае пациентов с гидрофобией, которые, вероятнее всего, ранее пережили укус бешеной собаки. Рассуждая таким образом, можно выбрать наиболее подходящее средство среди доступных для аналогичных случаев; результат, конечно, не гарантирован на сто процентов, но в большинстве случаев выбранное средство должно помочь.

Эмпирическая медицина продолжала развиваться и приумножать свои знания до тех пор, пока с течением времени запоминание прошлых наблюдений не начало преобладать над развитием навыков непосредственного наблюдения. В то же время в медицине все больше укреплялся метод вероятностного рассуждения о причинах болезней и расширялась дискуссия с рационалистами о существовании невидимых причин болезней: с одной стороны, эмпирики частично соглашались с возможностью построения логических выводов, необязательно связанных с фактическим опытом, с другой – зашли так далеко, что убежденно утверждали, что такие причины в принципе не могут быть познаны.

В I в. до н. э. возникла третья медицинская школа, чьи последователи обвиняли коллег из обоих лагерей в том, что те погрязли в спорах о причинах болезней, будь то эмпирических или теоретических, и не занимались выработкой реальных методов лечения. Так называемые врачи-методики предложили подход, основанный на обнаружении «очевидных общих черт (или общностей)», вызванных тем, что каждое заболевание – это результат той или иной формы воспалительного сжатия тканей, чрезмерного расширения тканей или сочетания двух этих нарушений в определенной точке организма. Методики утверждали, что сжатие, расширение или их сочетание можно излечить адекватным противоположным вмешательством (расслабление, укрепление или лечение преобладающего состояния). Таким образом, по мнению методиков, сама болезнь указывает на то, как с ней бороться, и нет необходимости ссылаться на какие-либо гипотетические теории ее происхождения: если в результате сужения тканей воспалилось колено, нужно просто найти способ его расслабить; если из живота или глаза вытекает жидкость, его просто нужно сжать и держать неподвижным. Разница между обывателем и врачом-методиком, столкнувшимся с «очевидной общностью», заключалась лишь в том, что последний был лучше подготовлен к тому, чтобы свести ее к одной из трех основных патологических форм и предложить соответствующее лечение.