В тяжелые времена такая склонность японцев к единению с профессией может оказаться особенно убийственной. «Годами или даже веками самоубийство восхваляли как высокоморальный поступок, – продолжает Чикако. – Вероятно, это началось еще во времена самураев. Считалось, что, когда человек совершает самоубийство, он возвращает честь или смывает позор с семьи. Но эта метафора обрела более широкий смысл, поэтому и самоубийство главы компании теперь кажется японцам вполне логичным. Директор может сказать: „Я возьму на себя ответственность за компанию“, а затем покончит с собой, а СМИ и общественность будут говорить, что он поступил достойно». Там, где принятие группой столь важно, непринятие может оказаться пагубным для эго. «Такой страх есть у всех, но в Японии он особенно выражен, – добавляет она. – Это у всех на уме, постоянно».
Получается, что люди в Восточной Азии имеют свои, специфические и серьезные, проблемы, связанные с перфекционистским стилем мышления. И действительно, число самоубийств в Японии крайне высоко. А Южная Корея, согласно некоторым подсчетам, занимает по этому показателю второе место в мире. Примерно сорок корейцев кончают жизнь самоубийством каждый день, и это число в пять раз превышает статистику прошлого поколения. В результате одного из опросов выяснилось, что больше половины подростков задумывались о самоубийстве в минувшем году. Профессор Ким считает, что это по большей части можно объяснить проблемами, которые обрушились на страну в связи с резким переходом к городской жизни и столкновением коллективистской восточной культуры и индивидуалистской европейской. «Всего лишь за одно поколение 70 % людей, живших в сельской местности, переселились в города. Конфуцианство основывалось на земледельческой культуре, где все знают друг друга и заботятся друг о друге. А в городе острая конкуренция и зацикленность на достижениях». И это значит, что само понятие успеха изменилось. «Теперь важны твой статус, власть и богатство, а ведь все это не было частью традиционной культуры, – говорит он. – Знаток конфуцианства, живущий на ферме в отдаленной деревне, может быть мудрым, но не богатым. Мы же захотели разбогатеть». Итогом для людей стала своего рода потеря смысла: «Наша культура лишилась корней».
Он полагает, что недавние радостные вести из Китая – это ненадолго. Когда началось переселение жителей из сельской местности в города, число самоубийств там упало на 58 %. Профессор Ким считает, что они переживают период «затишья», вызванный этой волной больших надежд. В Южной Корее тоже имел место похожий спад, когда экономика начала резко развиваться. «Люди верят, что станут счастливы, когда разбогатеют, – сказал он. – Когда у тебя есть цель, ты не захочешь прощаться с жизнью. Но что, если ты достигнешь желаемого, а ожидания себя не оправдают?»
Прежде чем стать греками, мы проделали долгий путь. Пройдя через период охоты и собирательства в ходе эволюции, наш мозг приспособился к племенному образу мышления. Из-за переменчивости нашего общества мы стали волноваться об иерархии и статусе. Мы захотели не только сойтись между собой,
А затем колыбель западного «я» пала. Закат Древней Греции обернулся долгими годами войн и раздоров. Не стало того выдающегося, изобретательного, опьяненного свободой мира, в котором мы обрели свою культурную идентичность. Тирания лишила греков их наиболее эффективного пути к личной славе и успеху. Исчезла свобода, а вместе с ней надежда и амбиции. Греки всегда были непокорны богам, но теперь боги совсем от них отвернулись. Политический философ профессор Шелдон Уолин пишет: «Если бы боги действительно заботились о людском благополучии, они бы не позволили городам распасться, а городской жизни – обратиться чуть ли не в примитивное состояние. Раз люди утратили веру в небесный промысел богов, а человеческому совершенству не нашлось места в полисе, то напрашивался единственный возможный вывод: их судьба теперь стала исключительно их личным делом».