Селфи. Почему мы зациклены на себе и как это на нас влияет

Если судьба теперь оказалась в наших руках, то и наше стремление к совершенству обратилось внутрь. Новые мыслители, киники и стоики, утверждали, что человеческая цивилизация пришла в упадок, а путь к счастью лежит в отрицании прежних соблазнов. Теперь совершенное «я» стремилось не к славе и признанию, а к праведности. Праведный человек жил скромно и смиренно. Он учился сопротивляться искушениям. Дабы защитить свою душу от вездесущего зла, нам пришлось избавиться от грешных излишеств юности и очиститься. Мы преклонили колени, перекрестились и начали молиться.

Постепенно на развалинах старого мира возникло христианство. Оно набирало силу веками, сформировав и закрепив за это время совершенно новый социально-экономический ландшафт. Христианская модель совершенного «я» просуществовала так долго, потому что она вполне подходила суровой реальности того, кем мы должны были быть, особенно в Средневековье, если хотели сойтись с другими и обойти их. По сей день христианство остается господствующей религией нашего народа, и его настроения и формы все еще влияют даже на тех, кто не верит в его сюжеты.

Это и станет следующей большой главой в эволюции западного «я».

Книга третья Плохое «я»

Апрельским вечером водитель моего такси остановился у аббатства Пласкарден [26] и заглушил двигатель. Поиск «я» заставил меня подняться до рассвета, и теперь, много часов спустя, я, уставший и потерянный, оказался в отдаленной шотландской долине. Сперва мы притормозили у низкого здания рядом с дорогой, извивавшейся через окрестности, но оно оказалось женским корпусом. Взволнованная женщина в зеленом шерстяном свитере выставила меня вон. Мое такси неторопливо покатило дальше мимо вспаханных полей с гуляющими по ним фазанами и рядами простых деревянных надгробий к главному зданию монастыря, где водитель высадил меня, чтобы умчаться обратно в современный Элгин. Я остался в тишине и полном одиночестве.

В Пласкарден я приехал с уймой задач. Во-первых, мне хотелось выяснить, как именно христианство повлияло на западное эго. Во-вторых, мне не терпелось узнать, есть ли у монастыря и его обитателей какие-либо древнегреческие черты: я надеялся, что смогу их обнаружить, если буду достаточно внимателен. Наконец, мне было любопытно, что нового я смогу узнать о тайном устройстве человеческого «я» от мужчин в рясах, среди которых мне предстояло пожить.

В поиске ответов на свои вопросы я выбрал Пласкарден, потому что здешние монахи удивительным образом сохраняют непосредственную связь с тем древним периодом нашей истории. Монастырь стоит здесь с 1290 года. В те времена, как и сейчас, здесь жили бенедиктинцы – монахи, следующие правилам, созданным в VI веке одним итальянцем. После того как Римская империя пала под натиском варваров, четырнадцатилетнему Бенедикту настолько опротивело римское язычество, что он решил уйти жить в пещеру в тридцати милях от города, в Субьяко. Бенедикт был выдающимся отшельником. Вскоре слухи о его талантах распространились по округе, он начал привлекать сподвижников (что его, как отшельника, наверное, порядком раздражало). Затем он основал монастырь, где, уже будучи стариком, записал все уроки, которые ему удалось вынести из управления монахами. «Устав святого Бенедикта» – нечто вроде руководства для тех, кто хочет возглавить монастырь или жить в нем. В настоящее время двадцать пять монахов аббатства Пласкарден, расположенного в 190 милях к северо-востоку от Глазго, продолжают следовать уставу и традиции, которая, по их словам, «в бытовом плане ничем не отличается» от средневекового уклада предшественников.

Блуждая по территории аббатства, я приметил пустые скамейки, пчелиные ульи у живой изгороди вдалеке и кучку чьих-то разодранных внутренностей, оставленных, скорее всего, кошкой. В конце концов я нашел дверь в одном из боковых строений, на которой было написано, что здесь принимают посетителей, ищущих уединения. Я постучал и отступил назад, глядя на дверь. Подумав, не позвонить ли кому-нибудь, я вытащил телефон. Сигнала не было. Ветер с покрытых соснами холмов пронесся надо мной, и я, кутаясь в пальто, решил подойти к самому аббатству. Оно впечатляло – огромное здание в форме распятия со стенами из серого камня и устремленными ввысь сводчатыми окнами, отбрасывающее на землю длинные тени. Услышав шаги за спиной, я обернулся. Словно средневековое видение семисотлетней давности, ко мне торопился призрак в грубом облачении и сандалиях. Крупный мужчина лет шестидесяти в подвязанной веревкой серовато-белой рясе с пятнами грязи у подола; ее широкие рукава колыхались на ветру; он выглядел бледным и немного запыхался.