Семь жизней. Рукопись неизданного романа

Петрович всё же открыл глаза и увидел коротко стриженного широкоплечего парня лет двадцати пяти да небольшого роста темноволосую девочку – не совсем маленькую, не ребёнка, а такую уж маленько повзрослевшую, как говорят в колхозах – «с сиськами». Трое прежних – и волосатый, и худощавый, и дьячок – стояли тут же. Петрович виновато развёл руками и глаза прикрыл.

– Это чё за хмырь? – парень не был настроен дружелюбно, но и особой агрессии от него, впрочем, тоже не исходило.

– Да тоже, как и мы, от дождя сюда пришёл прятаться, – ответил ему как вроде худощавый.

– Неплохо прячетесь, там, кстати, снег уже валит.

Петрович тут же снова открыл глаза и всмотрелся в окно. Действительно, стёкла были плотно усыпаны крупными снежными хлопьями. Да и на одежде пришедших то, что представлялось каплями дождя, оказалось подтаявшими снежинками.

Ну и денек! Но удивление длилось не долго. На смену ему пришло нечто более важное: что-то подсказывало Петровичу, что этих двоих привёл сюда скорей всего как раз начавшийся снег, а не сумка.

– Что ж поделаешь, – вздохнул худощавый, – сейчас пойдём до деревни на автобус, а то так и останемся здесь.

– Ты, чё, дурак? – парень засмеялся, и смех его оправдал ожидания Петровича насчёт снега. – Автобусы отменили все. Ты чё? На дороге не видать нихрена!.. Чё бы мы сюда припёрлись-то? Я машину бросил, на, тут недалеко.

Худощавый обречённо упал на лавку.

– Это правда?

Ему ответила девочка:

– Да, мы из Б. Я должна была ехать на этом автобусе, но рейс ещё час назад отменили. Там такое на улице творится, мы чуть не перевернулись на машине!..

– «Чуть не перевернулись», – передразнив, прервал её парень. – Сама виновата. Завтра поехали бы! А теперь всё, садись вон на лавку. Приехали, на!..

Та мгновенно и резко огрызнулась:

– Да пошёл ты, знаешь куда! Посидим часа два, утихнет немного и поедем. Машину ребята помогут вытащить.

Парень уселся на лавку и, обращаясь к пацанам, пояснил:

– Я домик этот увидал, на, ну и свернул на лесную дорогу тут недалеко. Думал, по ней сюда доеду, но снега уже навалило, на. Встал, на.

На этом все замолчали.

Парень вертел в руке брелок с ключами, а его девочка, окинув коротким взором комнату, заинтересовано посмотрела на Петровича. Её насмешливый взгляд был настолько надменен, колок, но не так, как у интеллигентствующих тётей, а скорее нагл. Сквозила в нём некая претензия или вызов, или даже непристойное предложение. Или она просто выпила, и хмель таким вот причудливым образом отразился в её глазах.

В любом случае, Петрович сразу же, как она взглянула на него, зажмурился. А так как домик погрузился в тишину – ничто не происходило, все молчали, то под однообразные завывания ветра снова навалился тягостный прилипчивый дрём. В уши опять вернулся прежний вязкий гул. Петрович отдался ему на милость и на некоторое время забылся.

Очередное пробуждение прорывалось постепенно. Сначала был то ли сон, то ли картинки какие-то плавали в сознании. Потом в голове появился маленький твёрдый шарик и принялся неистово прыгать то от уха к уху, то от затылка ко лбу. Следом уши со своим гулом дали о себе знать. Только теперь гул был противен до омерзения, и в ушах от него что-то щёлкало. Щёлканья нарастали и преобразовались сперва в неясные звуки, а потом и в слова.

Петрович попытался сохранять отстранённый нейтралитет, но слова липли к маленькому твердому шарику и делали голове больно. Пришлось слова ловить и проглатывать, невольно прожёвывая их смысл. Мало-помалу выстроилась картина, которая чётко показала, о чём шла речь. «Наливай», «стаканы» – в общем, кто-то «соображал». Как только это стало понятно, Петрович окончательно пробудился.

– Почему нет? – услышал он голос нового парня. – Пять. Чё, бомж, что ли, один стакан загадил, на?

Петрович понял, что «бомж» – это про него. Он напрягся, делая над собой усилие, чтобы встать, но мышцы затекли, и поначалу ничего не выходило. Наконец, поворочавшись, удалось приподняться.

– Сынки, я не бомж. У меня в Брехаловке дом, – сообщил Петрович.

Парень повернулся к нему и засмеялся:

– Ну а чё ты тогда тут разлёгся, на?

Действительно, чё? Петрович вспомнил про доску, а с ней и про возможный приход хозяина сумки.

– Сейчас пойду домой, – сказал он и приврал: – Я тут от дождя… А потом вот с ребятами выпил и сморило.

– «Сморило»! – скривился парень и, отвернувшись, приказал кому-то: – Ладно, наливай, а я из горла буду.

И хотя последнее адресовывалось никак не ему, Петрович воспринял сказанное как сигнал к действию. Мышцы в ту же минуту обрели нужную лёгкость, достаточную для того, чтобы немедленно вскочить с пола.

Он и сам не ожидал, что так удачно в этот раз получится совладать с собственным телом, а потому что-то засуетился и не сразу разобрался в своих намерениях: то глаза на стол посылал в поисках старой бутылки, то руки к сумке тянул за новой.