Семь жизней. Рукопись неизданного романа

С помощью подсказок себе в виде беззвучного проговаривания задуманного разобраться всё-таки удалось, и из сумки на свет Божий показалась волковская чекушка – Люськину отраву стыдно было и вынимать. Выпучив спросонья глаза и продолжая «проговаривать» подсказки, он подбежал к столу и без «подъездов» рубанул:

– А можно, ребята, я с вами тоже выпью немножко? Я, знаете, как люблю молодежь!.. Вон и девочка у вас какая красивая сидит.

Про девочку сказал намеренно, используя «наивную» стариковскую хитрость: раз уж она давеча так посмотрела – неважно как, главное, небезразлично – то, может, заступится, не даст в обиду.

– Иди домой! – как и ожидалось, парень отверг предложение.

Этим, конечно, Петровича не испугаешь. С первого раза даже родным ключом не всегда выйдет замок открыть – возможно, его надо перевернуть и вставить в дырку другой стороной. Что Петрович и сделал, для вескости хлёстко ударив себя в грудь:

– Я пойду. Пять минут посижу, выпью пять капель и уйду. Тебя как звать?

– Тебе зачем, на? – замок не поддался, но ключ «проглотил».

– Ну как?

– Павел меня зовут, на, – это первый оборот.

– Паша, не откажи. Пять минут, выпьем – и я пойду, – Петрович протянул парню руку. – Владимир Петрович.

Тот, пораздумав, всё же её пожал.

– Ладно, садись, – второй оборот, и замок открылся.

Старая бутылка оказалась пуста, но память упорно подсказывала, что что-то в ней всё-таки оставалось. Голова не слушалась – «синий туман» давил своими тяжёлыми боками любые проблески ясности. Хотя, по честности, некоторое время назад не было в помине даже возможности их появления – теперь же чуточку удалось проспаться. Или эмоциональный взрыв из-за прихода гостей порастряс опьянение.

Как бы там ни было, когда все уселись, Петрович налил себе водки из новой бутылки и достаточно трезво произнёс:

– За молодых! Особенно за девочку вашу.

Про девочку намеренно сказал: раз уж она не закапризничала, когда он за стол попросился, то ей как бы отдельная как бы награда. Бабы они такие – чуть упустишь, и всё погибло.

Волосатый с худощавым, выпив, закурили. Дьячок заметно захмелел: повеселел и хоть, как и раньше, отмалчивался, но теперь не угрюмо, а с блаженной улыбкой на губах. Вот она – церковная порода – вся в этом! Только сейчас трындел о Боге – хоп! – и сам нажрался. Пустословие – вся эта ихняя проповедь.

«Х**ня!» – злорадно сказал шарик в голове у Петровича. А новый парень, Паша, выдув из горла остатки пива и с гневом выбросив пустую баклажку куда-то в угол, негласно подтвердил – баклажка отскочила от стены под стол и заиграла там в унисон и точно в ритм шарику, только что слова не исполнила.

– Ты чё буянишь? – зашумела на Пашу девочка.

Тот, глянув на пацанов, в сердцах прохрипел:

– Вот все они бабы такие. Из-за неё попали в эту жопу, а она ещё «чё буянишь», на.

А в качестве жирной точки он со злостью сплюнул на пол.

– Ничего, Паш, – осторожно, как бы крадучись, посочувствовал Петрович, – у меня жена тоже ругается… А пусть ругается. Куда она без мужика? Поругается и перестанет. Жена на то жена, чтоб при муже быть.

Говоря о жене, он имел в виду Люську, а не девочку. Откуда он знал, кто она ему? Может быть, и жена, конечно. Может быть, не жена. И скорее всего, не жена – невеста ещё. Может, сестра. Может, просто ни то, ни сё – короче, никто. Сейчас такое в порядке вещей. Поправиться не получилось – парень уже отреагировал. Неправильно – из-за чего небольшой конфуз вышел.

– Она ещё не жена… А жена к мужу должна ласковая быть, – проворчал Паша, а девочка кокетливо подхватила:

– Можно подумать, я не ласковая, когда надо.

«Опытная девка, – отметил про себя, усмехнувшись, Петрович. – Теперь они быстро до „этого дела“ растут». Да, конечно. Она бы ещё в подробностях всё рассказала.

Чтобы как-то замять «неловкую» тему, он предложил:

– Давай, выпьем с тобой, Паш, за взаимопонимание и согласие, и чтоб у вас всё было хорошо.

Парень выхватил у девочки стаканчик.

– Давай, наливай.

Выпили…

Повадками, манерой держать себя, даже внешностью отчасти Паша напоминал Петровичу сына Лёшку. Лёшка уехал в Б. и погиб от рук каких-то душегубцев в самом расцвете сил – даже жениться ещё не успел, детей не оставил. Сейчас хоть на внуков можно было бы порадоваться. Тогда, в девяностых, сколько народу убралось – и всё молодые ребята иль мужики здоровые. Лёшке-то, доживи он, и сорока бы не было ещё.

Видя, что Паше водка встала поперёк горла и никак внутрь пролезть не может, Петрович решил позаботиться:

– Бери, закусывай, закусывай.

– Нехрена закусывать, – выдохнув, проревел тот.

Вот он! Прямо Лёшка! С гонором – весь в мать, в Люську. Гонор этот, видно, и свёл его в могилу. Раньше люди попроще были – отойди, уступи, покланься, если надо, целее будешь. А нынче не так: упрутся, как бараны, за ерунду готовые друг другу кишки наружу повыпускать.

Лёшка в пацанах драчуном был, а как из армии десантником вернулся, так вообще нос задрал – один Сашка Распутин, брат ему двоюродный, между прочим, сколько от него натерпелся.