Семь жизней. Рукопись неизданного романа

В ответ донеслись оскорбления, но они уже не могли причинить никакого вреда. Они тупо ударились о «задвижку» и удалились.

Однако особенно долгим пребывание в пустоте для Петровича не вышло. Хотя в пустоте долгим оно и быть не могло. Пребывание в пустоте всегда коротко, даже если там проведена целая вечность до возвращения в сознание. Это происходит так – щёлк! – и ты уже не в пустоте, а между двумя берегами сознания огромная пропасть длиною в щёлк. Так всё молниеносно – Петрович не помнил, как глаза закрыл.

На этот раз щёлк совпал с неким грохотом. Сразу, конечно, невозможно было разобрать, что же там грохнулось. Но, напрягшись, Петрович инстинктивно взглянул под стол и там, по другую сторону стола увидел лежавшего на полу волосатого. Его рука зажимала нос, и по ней струилась кровь. Петрович немедленно догадался, что произошло. Он попытался крикнуть еле ворочающимся языком:

– Хорош, хорош! Ребята, вы что?

Видно, голос его оказался слабым, и его никто не услышал, так как он остался без внимания. Следом закричала Наташа:

– Паш, что ты всегда руки распускаешь? Хватит, а!

Итак, виноват Паша. Это он побил волосатого. Что ж, следовало ожидать. Лёшка тоже не умел выпить, чтоб не подраться. А в драке не мог успокоиться, пока или ему морду не набьют, или он сам человека чуть живым не оставит. Так и Паша не унялся, при виде крови ещё больше рассвирепел и ногой ударил волосатого.

– Ты чё хотел, сука, на? – проревел он.

– Паша! Паша! – кричала Наташа. – Кирилл! Кирилл, ты что сидишь? Разними их!

Но Паша не слушал её, орал, продолжая избиение:

– Ты чё хотел, на?

Петрович не собирался отлёживаться и бросать волосатого на растерзание драчуну. Сколько раз Сашку, племянника, от Лёшки спасал. Вскочил, полез разнимать. Это было не так-то просто: ноги путём не стояли, руки не слушались, никак не могли Пашу покрепче сзади ухватить. Хорошо, дьячок подбежал на помощь, в руку одну вцепился. На другую девочка навалилась. Петрович за шею обнял. Худощавый смотрел, смотрел, но тоже влез. Вчетвером удалось Пашу обхватить надёжно, но и то он ещё чуть-чуть побарахтался, пыхтя своё, как заклинание:

– Ты чё, сука, на?

Наконец, всё же позволил усадить себя на лавку. Волосатый, весь в крови, покачиваясь, поднялся. Петрович посочувствовал:

– Надо воды… Умыться ему… Нет воды?

Дьячок повертел головой. Мол, нет. Тогда сам пострадавший сказал:

– У меня в рюкзаке бутылка минералки.

Дьячок, порывшись в его рюкзаке, нашел её.

– Давай полью.

Они вышли на крыльцо. Паша закурил и вонзил тяжёлый взор в пол. Худощавый и Наташа стояли рядом, как статуи, неподвижные, с неестественно белыми лицами.

Петрович подошёл к окну и, уперевшись рукой в стену, заглянул в него. Ветер сильно сдал, на земле лежал снег, но капал мелкий дождь.

Через пару минут дьячок забежал в комнату, схватил рюкзак и снова удалился. Наташа отошла от худощавого и прижалась к Паше. Тот вытащил взгляд из пола и засунул его в ближайший стакан на столе, на котором откуда-то появилась бумажная коробка с вином. Но Петрович, глянув вскользь на неё, равнодушно отвернулся, он смотрел, как волосатый с рюкзаком поплёлся в сторону шоссе. Такой сгорбленный, ненужный, жалкий…

Вернулся дьячок и сел за стол. Кирилл, смущённо потерев пальцами лоб, спросил тихонько:

– Где он, Алик-то?

– Сказал, что пошёл в Красный Восход, – ответил дьячок.

Петрович доглядел до конца. Волосатый пошёл по обочине, но первая же машина, проехавшая мимо него, остановилась и сдала назад. Он сел.

– Да вон он, машину тормознул какую-то, – Петрович легонько стукнул ногтём по стеклу. – В ту сторону ехала. Сейчас мигом там будет.

Небо выглядело светлым и умиротворённым. Крыша домика больше не стонала и не скрипела, будто и не было ни урагана, ни грозы, ни всего прочего, чем с лихвой насытился этот день. Все замерли, и в комнате воцарилась такая тишина, какой сегодня никак не ожидалось. Даже как-то не по себе стало.

Петрович решил, что настало время уходить. Сложилось стойкое ощущение, что после ухода волосатого непременно должен придти хозяин сумки.

Дьячок как ни в чём ни бывало взял свой стакан с нетронутым из-за драки вином и выпил. Церковники! Им всё ни по чём, хоть и убьют человека. На всё воля Божья, говорят.

Паша, напротив, похвалил его:

– Правильно. Чё горевать, на. Сам виноват, на. Выпил бы, на, и пошёл бы, куда ему надо. Натаха выпить захотела, а у неё сегодня день рожденья, между прочим, на!

– А что же вы сразу не сказали? – упрекнул худощавый.

– Потому что вы нам нет никто! – резко накинулась на него Наташа.

– Я как раз хотел сказать, на, – Паша осадил её. – А он в залупу попёр. «Не буду больше», «не буду больше»! Кто так делает?

– Но он же не знал… – осторожно заступился за волосатого дьячок.

Наташа заплакала:

– Это я виновата… Я и не хотела говорить… На мой день рожденья всегда что-нибудь случается… Я ненавижу свой день рожденья…