Семь жизней. Рукопись неизданного романа

Он выдавил из себя пару нестройных, хрипящих смешков, чем заставил и Кирилла ради уважения последовать за собой. Необходимо было наладить контакт, произвести на нового знакомого хорошее впечатление. Этого требовала и натура, и выработанный годами стиль общения, и сложившиеся обстоятельства. Опосля «налаживающего контакт» неестественного смеха Кирилл представил и своих товарищей по несчастью:

– Этот, с бородкой – Артём, а который волосатый – Алик.

Алик, протянув руку парню, обиделся:

– Волосатый и сам бы мог представиться.

Пашок громко хлопнул его по руке, и Кирилл почувствовал в себе какой-то прилив сил, как будто всё это время висел в воздухе, а теперь обрёл точку опоры.

– Да, ладно, не обижайся ты, – уверенно сказал он Алику и, вновь обернувшись к Пашку, с весёлой иронией указал на Петровича: – А это Вован Петрович пьяный сюда забрёл отдохнуть.

Кирилл ждал, что Пашок сожмёт крепко руку и робко подошедшего Артёма, Кирилл отчего-то непременно этого хотел, но его чаяния не оправдались. Пашок, вяло и скупо, сунув тому пятерню, небрежно кивнул на Петровича:

– Надо бомжа этого на крыльцо вытащить. Нехрена вонять тут лежать.

Кирилл видел, как нахмурился Артём, как раздражённо вдохнул воздух Алик, и точка опоры превратилась в твёрдую, с блаженным ликованием осязаемую под ногами землю.

«Барометр нормальности», проведя полный и точнейший анализ, нашёл в Пашке лишь процентов пятнадцать-двадцать ненормальности. И это были не имеющие в данный момент существенного значения мелочи.

К примеру, так ли важно, как человек был одет? Какая беда в том, что лет пять как уже не носят эти кожаные куртки с «лампасами» на рукавах? В том, что загнутые носки обуви давно не моде? В том, что брюки в полоску – былой писк – теперь не иначе, как высмеиваемая пошлость? Или, к примеру, так ли важно, что спортивные прически теперь дурной тон в нормальном обществе?

Да, конечно, в нормальном обществе всё это имело бы значение. Причём очень важное, даже основополагающее. Там, среди своих друзей, Кирилл никогда бы не появился в компании этого доисторического монстра. Но здесь, в данное конкретное время и в данном конкретном месте, монстр мог быть таким, какой он есть: цвет и форма его чешуи не имели права голоса, стиль и характер извергания огня не могли наложить «вето», запах шерсти или слизи, или экскрементов не отторгал из когорты избранных и нормальных.

А ненормальные, не знающие хоть как-то принятого и всеми одобренного языка общения, невежды, сами отторгали себя, они, несчастные, сами лишали себя всех прав и привилегий, наталкиваясь на суровую действительность, на правила, на самую жизнь. Один из них, Артём, сидел хмурый и ничтожный, а другой, Алик – злобный, но совершенно бессильный в своей злобе, подавленный в своём бессилии.

Но вдруг глаза Алика вспыхнули, попаляя то ли злобой бессилие, то ли бессилием злобу, а его руки потянулись к баклажке с недопитым пивом, решительно отвернули крышку и налили пенящуюся жидкость в свободный стакан.

– Э, командир, на, – остановил его Пашок, – Давай уж всем наливай, раз взялся. Ладно, хрен с ним, с бомжом-то… Как говорится, не трожь говно, на!..

Глаза Алика вспыхнули ещё ярче, но он всё же послушался и стал разливать пиво. Стаканов на всех не хватало. Один Петровичев, три, из которых они сами пили, и ещё только один свободный.

– Стаканов на всех нет. Девушка будет? – обратился Алик к Пашку.

– Буду, – игриво сообщила Наташа.

– Почему нет? – Пашок посчитал стаканы. – Пять. Чё, бомж, что ли, один стакан загадил, на?

Петрович неистово заворочался на своём одре и вскоре приподнялся.

– Сынки, я не бомж. У меня в Брехаловке дом.

– Ну а чё ты тогда тут разлегся, на? – посмеялся над ним Пашок.

– Сейчас пойду домой. Я тут от дождя… А потом вот с ребятами выпил и сморило.

– «Сморило»! Ладно, наливай, – велел Пашок Алику, – а я из горла буду.

Петрович подорвался, с необычайной ловкостью вскочил, чуть потерялся даже от собственной прыткости, засуетился, но сразу же опомнился и выгреб из своей сумки ещё одну бутылку водки, чекушку.

С неморгающими, полными безумия глазами он подбежал к столу и, некоторое время постояв, беззвучно шевеля губами, выпалил:

– А можно, ребята, я с вами тоже выпью немножко? Я, знаете, как люблю молодежь!.. Вон и девочка у вас какая красивая сидит.

– Иди домой! – отказал Пашок.

– Я пойду, – пообещал Петрович и для вескости ударил себя в грудь. – Пять минут посижу, выпью пять капель и уйду. Тебя как звать?

– Тебе зачем, на?

– Ну как?

– Павел меня зовут, на.

– Паша, – сказал Петрович почти совершенно внятно, – Не откажи: пять минут, выпьем, и я пойду. Владимир Петрович.

Он протянул Пашку свою мозолистую руку. Тот, сделав некоторую паузу, всё же её пожал.

– Ладно, садись.

Когда все уселись за стол, Петрович налил себе водки и провозгласил:

– За молодых! Особенно за девочку вашу.

Выпили. Закурили.