Семейное дело

— Слушай, Генка, может, пустишь меня недельки на две? Только не шуми. А будет момент — скажи Штоку: вот, мол, Коптюгов по знакомым ночует, на чужих диванчиках спит.

Усвятцев понимающе кивнул.

— Ну, а с той у тебя как? — спросил он. — С блондиночкой из турбокорпуса?

Коптюгов не ответил, будто не расслышал.

Первая мысль, которая мелькнула у него, когда он протянул Нине руку: «Вот это она!» — была даже не мыслью, а скорее ощущением, предчувствием. Четкая мысль пришла позже: она прочная. Ее не так-то легко победить. Дважды Коптюгов провожал ее до дому после того вечера в кафе — она отказывалась зайти посидеть с ним где-нибудь, поговорить, отказывалась просто погулять — нет, ей надо домой. Спасибо, Костя, всего доброго. И стук двери на лестницу…

Пожалуй, с таким упорством Коптюгов столкнулся впервые, но оно не раздражало и не подзадоривало его. Это была не игра. Когда он прямо спросил Нину, неужели она продолжает любить своего бывшего муженька, она ответила:

«Да. Но не муженька — мужа!»

«Он какой-нибудь особенный?»

«Не знаю. Для меня — особенный».

Но отступиться Коптюгов уже не мог.

«Вы еще на что-то надеетесь, Нина?»

«Человек не может жить без надежды».

Она не стала рассказывать ему, как прошлой осенью ее пригласил к себе в партком Нечаев. Поздоровался, предложил сесть, выглянув за дверь, сказал секретарше, чтоб она никого не впускала: серьезный разговор — и, вернувшись, сел в кресло перед Ниной.

«Как вы живете?»

«Нормально».

«Я не хочу темнить, Нина, — сказал ей тогда Нечаев. — Вы знаете, что я был сейчас в Средней Азии, там пускали нашу первую турбину… (Она кивнула.) И вот там ко мне подошел один человек…»

«Мой муж?» — спокойно спросила она, сама удивляясь и этому спокойствию и точности своей догадки.

«Да…»

«Он просил что-нибудь передать?»

«Нет. Он просто вспоминал наш город… Наслаждался папиросой нашей Второй табачной фабрики… Говорил, что ему по ночам дожди снятся… О вас он только спросил. Но в таких случаях надо слышать, как спрашивают. Вы понимаете меня?»

«Не понимаю, — тихо сказала Нина. — И зачем вы… говорите мне об этом, тоже не понимаю».

Нечаев отвел глаза.

«Видите ли, мне показалось, что… ну, что парню совсем худо, хуже некуда. У меня есть основания думать так. И может быть, только стыд мешает ему сделать первый шаг. Если, конечно, вы сможете ему простить…»

«Спасибо», — сказала Нина, поднимаясь.

Странно: в том, что так неожиданно, казалось бы, рассказал ей секретарь парткома, на самом деле для нее не было ничего неожиданного. Будто она давным-давно знала это: и что ему снятся дожди, и что ему не очень-то хорошо с той, другой, и что он стыдится сделать первый шаг… В тот день, сразу после разговора с Нечаевым, она поехала к Ольге.

Так бывало всегда, и не только в минуты душевного смятения, раздумий, неуверенности, но когда возникало самое простое желание увидеть Ольгу и посидеть с ней вечер, поговорить — и тогда самый обыкновенный разговор с обрывками воспоминаний, или о заводских делах, или об общих знакомых вдруг приносил какую-то легкость, которая оставалась надолго. Рядом с Ольгой Нина словно бы обретала ту свою прочность, которую так верно разглядел в ней Коптюгов и которая вдруг временами начинала ускользать от нее, уступая место тоскливому чувству одиночества и потерянности.

Ольга жила в одном из новых домов-«свечек», вышедших за городскую окраину. К этим домам, словно подлесок к большому бору, лепились деревянные домишки, доживающие свой срок, и было странно видеть сверху, с Ольгиного балкона, огороды и колодцы, крашеные кровли или серую дранку на сараюшках, колченогие голубятни и рядом с ними асфальт, идущие троллейбусы, огромную стекляшку-универсам… Возле новых домов росли яблони, перенесенные сюда со старых участков, и весной гудели пчелы.

Иногда Нина оставалась ночевать у Ольги. Это было тоже как встарь, впрочем, «встарь» было ощущением Нины, а не Ольги: почти двадцать лет разницы в годах, конечно же, по-разному определяли время. Здесь, в Ольгином шкафу, даже висел старенький Нинин халатик, а в маленькой прихожей, под тумбочкой, стояли ее шлепанцы.

И все-таки каждый раз, когда Нина приезжала, Ольга встречала ее одним и тем же беспокойным вопросом:

«Что-нибудь случилось?» — и в глазах напряженное ожидание, быстро проходящее, едва Нина улыбалась: «Да ничего не случилось! Я просто так…»

И как хорошо было сидеть в маленькой кухоньке, поджав под себя ноги, — чай на столе и какие-нибудь непременные домашние Ольгины сладкие булочки, и тихо, и свекровь — мать Кости, с которой Нина по-прежнему жила в одной квартире, — не грохочет и не включает до упора радио. Приезд сюда был для Нины еще и отдыхом.

Но на этот раз она не улыбнулась в ответ на Ольгин вопрос: «Что-нибудь случилось?» Нина повесила на вешалку свой плащ, достала свои тапочки, пошла на кухню и опустилась на табуретку. Ольга шагнула за ней.

«Ему плохо», — сказала Нина.

Не надо было объяснять, кому плохо, Ольга все поняла и так, ей хватило этих двух слов. Медленно она подошла к Нине, обняла ее голову и прижала к своему боку.