Семейное дело

Время от времени обращаясь за чем-либо к Ильину, Надежда не скрывала своего легкого раздражения, и ее слова походили порой на приказ: «Принеси воды», «Достань чистое полотенце», «Опять ты куда-то засунул мои босоножки?»

И Ильин приносил воду, доставал чистое полотенце, вытаскивал ее босоножки.

Все эти команды, этот тон Надежда словно бы выставляла напоказ, как бы желая сказать Ольге: вот как я с ним, и это правильно, милая моя, это в порядке вещей, потому что жена всему голова. Но все это можно было истолковать и проще и иначе: «Он мой и никуда уже от меня не денется. Я могу капризничать. Я могу требовать. И он все сделает, потому что любит только меня». Она выставляла перед ней не свою любовь, а свою власть над Ильиным, будто его любовь давала ей право властвовать.

Ерунда, подумала Ольга. Просто я не могу быть беспристрастной. Люди уже привыкли друг к другу. Это всегда бывает так. И еще — жарища.

Вместе с Ильиным она села в тени, и вдруг Ильин сказал:

«Тебе здесь нравится?»

«Ну, — ответила она. — Все-таки малышу здесь лучше. В городе дышать нечем».

«Я не о том», — сказал Ильин.

«Вы что, поссорились?» — спросила Ольга.

«С чего ты взяла?» — удивился он, приподнимаясь и ища глазами Сережку. Она тоже посмотрела — Сережка играл сам с собой на лужайке через дорогу в футбол.

«Забавный парень, — сказала Ольга. — Он тебя здорово любит».

«Да, — улыбнулся Ильин. — Я тебе потом покажу… Он написал сказку».

«Написал? В пять-то лет?»

«Ему осенью шесть. А в сказке всего три слова: «Кот лавила мышку».

«Слушай, Ильин, — даже не улыбнувшись, спросила Ольга, — почему у вас нет своих детей?»

Он ответил не сразу. Очевидно, ему надо было подумать, чтобы не сказать правду. Но когда он сказал: «Надя попросила, чтоб мы немного пожили для себя», — она подумала, что Ильин все-таки сказал ей правду. Что ж, люди еще молодые, живется им пока не очень-то легко, так что все впереди.

«А как ты?» — тихо спросил Ильин.

«Все так же», — ответила Ольга.

«Почему? — вдруг резко и громко сказал он. — Сейчас ты будешь мне объяснять, что одним не нравишься ты, другие не нравятся тебе. Но человек не имеет права быть одиноким. Ты что, все помнишь, того?»

«Нет».

«Ты сдалась, Ольга. Плывешь себе по течению, и все-то тебе равно — к какому берегу прибьет. Счастье, милая моя, искать надо. Само в руки ничего не приходит».

«А ты искал? — усмехнулась Ольга. — Я пойду играть в футбол с Сережкой».

Она поднялась и пошла на лужайку. Было жарко, и она, и Сережка взмокли, но ей нравилось все: и как Сережка отбирал у нее мяч, как лихо обводил ее, как забивал «гол» в ее «ворота» (две сосенки), и прыгал, потрясая в воздухе кулачишками, и орал: «Пять-ноль в пользу «Ломокатива»!» — хотя было не пять-ноль, а четыре-один.

Он был счастлив, Сережка, и тетя Оля была для него самой лучшей тетей на свете, и он заныл, когда она начала собираться на электричку. Утешило его только то, что отец разрешил ему проводить тетю Олю. Он бежал впереди, целясь в деревья из ружья, нырял в кусты и палил оттуда, а Ильин и Ольга шли молча.

Прощаясь, Надежда сказала: «Заезжай»; теща: «Будете свободны — милости просим»; тесть: «Всего доброго».

Только тогда, когда показалась станция, Ольга сказала:

«Ты здорово изменился, Ильин».

Ухмылка Ильина была печальной.

«По сравнению с первоклассником, у которого болело ухо?»

«Нет. Вообще».

«Где-то я читал, что времена меняются и мы меняемся вместе с ними. Просто… Просто мы с тобой живем по-разному, Оля, и чего-то не понимаешь ты, чего-то не понимаю я. Но я-то вижу твою неприязнь к Наде и…»

Ольга перебила его:

«Скажи еще, что это ревность! Я просто хочу, чтоб ты был счастлив, Ильин».

Она обернулась, позвала Сережку, опустилась перед ним на корточки, и Сережка, обняв ее, снова заныл. Ему никак не хотелось, чтобы такая удивительная тетя, умеющая играть в футбол, уезжала. В поезде она вспомнила: «Кот лавила мышку» — и улыбнулась этой маленькой, в три слова, Сережкиной сказке…

Что произошло сегодня? Да ничего не произошло. Но все-таки Ольге было неспокойно, ей казалось, что она узнала что-то такое, что Ильин не хотел открывать, а она словно бы подглядела и не может успокоиться. И как бы она ни уговаривала себя, что все это лишь ее домыслы, неприятное ощущение не покидало ее.

Жара, жара!..

Ольге не хотелось вылезать из-под душа, и она стояла под ним до тех пор, пока по рукам не пошли мурашки. Теперь надо добраться до дома, а там снова под душ. О мороженом она даже не мечтала: за ним стояли верстовые очереди.

Из цеха она вышла одна. Прямо перед выходом была глубокая канава — успели прорыть за день. Экскаватор стоял поодаль, и тот пожилой экскаваторщик примостился в его тени.

Сегодня утром, пробегая в цех, она поздоровалась с этим пожилым человеком. Сейчас он помахал ей рукой, и Ольга остановилась.

«Хотите пивка? — крикнул он. — У меня холодное».

«У вас что, экскаватор с холодильником?» — крикнула в ответ Ольга.

«Еще лучше. Идите сюда!»

Она пошла по узенькой кромке между песчаной насыпью и стеной цеха и перемахнула через канаву. Экскаваторщик протянул ей руку и помог выбраться из песка.