Семейное дело

«А теперь смотрите».

Он спрыгнул в канаву, нагнулся, разрыл песок в стенке и вытащил две завернутые в мокрую тряпку бутылки.

«Нашли клад? — засмеялась Ольга. — Пиво времен Ивана Калиты?»

«Нет, современное, — сказал он, протягивая Ольге бутылки и выбираясь наверх. — Только вот стаканчиков не имеется, так что придется прямо из горлышка. За границей, между прочим, все так пьют».

«А вы что, бывали за границей?»

«Бывал в войну», — сказал он.

Ольга вскрикнула, когда он зубами открыл железные пробки, а он только улыбнулся ее испугу.

«Чокнемся?»

«А за что?» — спросила Ольга.

«Можно и за меня, — сказал он. — Юбилей вроде бы. Сорок лет».

«Вам?»

«Непохоже?»

Она разглядывала его: сильно поседевшие, когда-то, наверно, густо-черные волосы, резкие морщины на лбу, по краям рта и в уголках глаз.

«На вид больше», — сказала Ольга и смутилась: вышло не очень-то хорошо.

Он, снова улыбнувшись, потянулся к куртке, висящей на дверце экскаватора, вытащил из кармана паспорт и протянул ей.

«Проверим, — строго сказала Ольга. Надо было как-то выкручиваться после неудачно вырвавшихся слов. Она раскрыла паспорт. — Ерохин Иван Данилович, 18 июля 1916 года, село Быльчино, Яжелбицкого района, Новгородской области… Русский, военнообязанный… Все правильно, — сказала она, возвращая паспорт. — Тогда за вас».

Пиво действительно было холодным, она с удовольствием выпила всю бутылку.

«Ну вот, — сказал Ерохин, — и отметили мой юбилей. Спасибо вам».

Он старательно отводил глаза. Ольгу поразило, с какой тоской Ерохин поблагодарил ее, и каким-то чутьем угадала, что этот человек ждет ее вопросов и не хочет, чтобы она уходила.

«Банкет будет вечером?» — спросила она.

«Какой там банкет! — махнул он рукой. — Куплю маленькую да колбаски…»

«Вы что же… — начала Ольга и осеклась. Любой следующий вопрос мог бы причинить ему боль. Все-таки она спросила: — А друзья? У вас что, друзей нет?»

«Были, — ответил Ерохин. — Последнего сам в Праге схоронил, а новых заводить — годы не те. Да ведь не сразу и найдешь, верно? Погодите, я свою коломбину закрою».

Он закрыл дверцу экскаватора, кинул куртку на плечо и кивнул: пойдемте. Ольга шла рядом, чувствуя, что вот сейчас сделает то, чего, наверно, не надо делать. Что он подумает обо мне, если я скажу… А, пусть думает, что хочет.

«Ну, хотите, я побуду сегодня с вами?»

Ерохин смотрел в сторону. Казалось, он даже не расслышал, что она сказала.

«Нельзя же в такой день быть одному», — добавила Ольга, как бы пытаясь смягчить неожиданность сказанного. Конечно, он идет и думает: ну и девка, сама вешается на шею, а я даже не знаю, как ее зовут.

«Спасибо, милая, — тихо сказал Ерохин. — Если, конечно, вы можете… Если вам…»

«Меня зовут Ольгой», — сказала она.

Ерохин заметно вздрогнул.

Они миновали проходную, и Ерохин закурил. Он словно бы еще думал о ее предложении — провести вечер вместе, словно был ошарашен им. Ольга стояла красная от стыда — хорошо, что он не смотрит на меня.

«Мне надо бы вымыться и переодеться, Оля, — сказал Ерохин. Сейчас он был в замусоленной клетчатой рубахе и блестящем, будто металлическом, тяжело пахнущем бензином комбинезоне. — Куда за вами зайти?»

Ей не хотелось, чтобы Ерохин заходил в общежитие. Они договорились встретиться в семь часов на углу Чкалова и Садовой, там, где магазин «Старая книга». Уходя, Ольга обернулась. Ерохин стоял на том же месте и курил, глядя ей вслед. Она помахала ему и увидела, что он улыбается, и даже на расстоянии было заметно, какая у него радостная улыбка. Все правильно, подумала Ольга. Конечно, в такой день он не должен быть один…

В ресторане «Волна», куда они пришли, оказалось малолюдно и тихо. Они сели за дальний столик у открытого окна — там было не так жарко, и Ерохин, оглядевшись и увидев, что мужчины за другими столиками сидят без пиджаков, попросил разрешения снять свой с тремя рядами ярких ленточек над карманом.

В этом новеньком синем костюме и белой рубашке он выглядел странно и казался Ольге совсем другим, ничуть не похожим на того человека, который два часа назад позвал ее пить холодное пиво. Может быть, потому, что Ольга быстрее справилась со своим смущением (второй раз в жизни пришла в ресторан), она замечала, как смущен непривычной обстановкой Ерохин, как он прячет под столом руки, и лицо у него такое растерянное, будто сидит и ждет одного — как бы поскорее выбраться отсюда. А когда официант положил на их столик меню и замер белым столбом, Ерохин торопливо сказал ему:

«Нет, пожалуйста, вы уж сами… Получше чего-нибудь. За деньгами я не постою».

«Что будете пить?» — холодно спросил сверху белый столб.

Ерохин поглядел на Ольгу. Она тряхнула головой:

«Коньяк! Одну… нет — две рюмки».

«Сто грамм, — сказал столб, записывая в блокнотик. — А вы?»

«Мне лучше водочки», — сказал Ерохин все так же смущенно, будто просил бог весть чего неприличного.

Столб сказал, что есть осетрина, икра, на горячее антрекоты или, может быть, лучше котлеты по-киевски, мороженое. Ерохин обрадовался — вот-вот, мороженое! Когда официант ушел, он даже вздохнул с облегчением.