Семейное дело

«Ну что ж, мать, — сказал Коптюгов, — нам бы вымыться да за стол. Выпить что-нибудь найдется? А то у моего друга со вчерашнего голова трещит».

Он нарочно говорил спокойно, по-хозяйски и с удовольствием наблюдал, как снова засуетилась мать, как на кухне торопливо моется Голубев и открывает банки с консервами. К столу Голубев вышел в форме, с полковничьими погонами и пятью рядами планок.

Будиловский держался скованно, его не покидало чувство неловкости: вот так, с утра раннего, оказаться в незнакомом доме, пить водку, от которой его воротило, и со стыдом вспоминать вчерашний вечер, когда Коптюгов чуть ли не на себе притащил его в купе. Но, как ни странно, он помнил весь их вчерашний разговор, и совет Коптюгова держаться за него обеими руками, и обещание устроить на завод. Быть может, на самом деле повезло? От Коптюгова словно бы исходила какая-то прочная, уверенная сила, и, опустошенный, потрясенный всем случившимся с ним, Будиловский невольно покорился ей. «Ну вот что, выпили по рюмахе, и будет, — сказал Коптюгов, переворачивая свою рюмку. — А теперь начнем деловой разговор. Жить пока я буду здесь. И, — кивок на Будиловского, — он тоже. Отношения добрососедские».

«Плохой у тебя деловой разговор получается, — хмуро сказал Голубев. — Словно ты к злейшим врагам приехал».

«Идем, — кивнул Будиловскому Коптюгов. — Я хочу сад поглядеть. Сад у нас знаменитый был, еще дедом саженный».

Здесь, в саду, куда они прошли через веранду, все было уже не так. Он стал меньше — или это так показалось Коптюгову? Нет, пожалуй, не показалось. Все тут было переиначено: стояли парники, покрытые запотевшей снизу полиэтиленовой пленкой, большой участок был под клубникой и с веток почти до земли свисали огромные красные ягоды. Коптюгов сорвал несколько штук.

«Угощайся. Сорт — полковничий. А старые яблони здесь стояли, вырубил, наверно».

Он заглянул под пленки. Там уже виднелись маленькие, в черных пупырышках, огурцы.

«Тоже полковничий сорт. Хоть на рынок неси! А что? Сообразим кооперацию? Полковник растит, мы носим, мать продает. Проживем, а?»

«А мать у тебя совсем молодая, оказывается», — сказал Будиловский.

«Перестань, — поморщился Коптюгов. — Еще скажешь, что это он ее так бережет?»

«Почему вы не ладите?»

«Ну даешь! — усмехнулся Коптюгов и передразнил его: — «Почему не ладите»! А если к тебе в дом заберется чужой человек и развалится на твоем диване, ты ему так и скажешь — милости просим? Если б любовь у них была, я бы еще понял. А ведь ему что было надо? Чтоб обед каждый день и кальсоны чистые. Случись что-нибудь с матерью, он в суд и полдома — тяп! А этот дом тоже мой дед по бревнышку собирал, на свои рабочие рублики. Для него, что ли?»

Будиловский промолчал. Ему хотелось сказать, что нельзя уж так… Ведь воевал человек, полковник все-таки, и пять орденов получил не за красивые глазки… Но он промолчал, потому что не знал, как отнесется к этим словам Коптюгов, от которого сейчас зависела его собственная судьба. А потом — какое ему дело до чужих семейных отношений, так-то подумать? Он и в своих-то разобраться не может…

Тем не менее месяц спустя Будиловский уходил из этого дома с сожалением. Коптюгов сдержал слово: взял его к себе третьим подручным. Пора было и честь знать — переселяться в общежитие. А Будиловский уже привык к этим спокойным людям, охотно помогал Голубеву на огороде, бегал в дальний магазин за продуктами или просто вечерком, когда Коптюгова не было, садился с Иваном Егоровичем сгонять пару партий в шахматы.

Полгода спустя Будиловский принес в редакцию областной газеты небольшую корреспонденцию о том, как в двенадцатом цехе ЗГТ был отлит первый ротор для будущей турбины… Он начинал все сызнова, по второму кругу, — просто он уже не мог не писать…

Итак, теперь, полтора года спустя, они снова оказались вместе, в одной комнате — Коптюгов и Будиловский. Но если для Коптюгова переезд в заводское общежитие был чем-то вроде тактического хода, то Будиловский обрадовался. Теперь он мог писать спокойно и подолгу. После смены Коптюгов обычно куда-то уходил и возвращался только для того, чтобы тут же завалиться спать. Будиловскому неудобно было спрашивать его, где это бродит его бригадир, он мог только догадываться — где. Он-то видел, какими глазами глядел Коптюгов на ту девушку, Нину, которую во время съемок в кафе подсадили к их столику. А потом пошел провожать ее. Действительно, красивая девушка…