Семейное дело

Из тех, кто прилетел в Большой город, из всей делегации Рогов знал лишь одного человека — секретаря одного из воеводских комитетов ПОРП Збигнева Травиньского. Сейчас он улыбнулся, вспомнив, как года три или четыре назад Збигнев, в ту пору директор крупного завода, несколько часов кряду водил его, Рогова, по литейному цеху. Тогда Рогов еще пошутил, что, окажись Збигнев в Лувре, Третьяковке или Эрмитаже, он отвел бы на осмотр куда меньше времени. Травиньский, который отлично говорил по-русски, расхохотался и ответил, что он как-никак металлург, а этот цех — его третий ребенок после Марека и Ванды, а детьми положено хвастать. Обернувшись, Рогов сказал Званцеву:

— Кстати, руководитель делегации в прошлом металлург, и не просто металлург, а металлург-фанатик, так что глядите, как бы он сам не напросился дать плавку.

И первый пошел к трапу, приветственно поднимая руку. Травиньский уже нетерпеливо спускался, они обнялись, потом разом отстранились, для того чтобы рассмотреть друг друга (не виделись-то давно!), и Рогов рассмеялся:

— Ну, ты и похудел! Тяжела, брат, секретарская работа? Я читал — там у тебя недавно еще один комбинат отгрохали?

— Да. Текстильный.

— Жаль только, что без литейного цеха, а?

Потом, вечером, когда по местному телевидению будут передавать репортаж о встрече польской делегации, жена Рогова Дарья Петровна скажет дочери: «А где же цветы, которые я дала ему для Збигнева?» — и та ответит: «Ты что же, не знаешь папу? Конечно, забыл в машине! Вот если бы ты попросила его передать удочки, он бы не забыл».

Все — и гости, и встречающие — вышли на площадь перед аэровокзалом, на котором было натянуто длинное красное полотнище с надписью: «Niech żyje przyjaźń polsko-radziecka!»[6], сели в машины. Дождь лил и лил по-прежнему. Рогов подумал, что часть запланированных встреч придется отменить — нелепо ехать по такой погоде в совхоз «Ударник» или на строительство птицефабрики.

Только поздним вечером, вернувшись домой, он вспомнил, что сегодняшние газеты так и остались непрочитанными, и вынул их из кармана пальто. Дома было тихо, дочка куда-то ушла, жена уже легла спать. Он сидел на кухне, пил крепкий чай и читал, не пропуская, по обыкновению, даже маленьких заметок — о том, что в магазины поступили первые партии елочных украшений, а в зоопарке начался ремонт львятника. И — тоже по обыкновению — очерк «Бог огня», занявший полтора подвала, он как бы приберег напоследок, лишь поглядев, кто автор, и удовлетворенно улыбнулся: «А. Будиловский, рабочий». И, начав читать очерк, подумал: «А ведь здорово пишет! Или журналисты помогали?»

Это был очерк о сталеваре Коптюгове, и Рогов, у которого вообще была отличная память, несколько раз повторил фамилию про себя, но не для того, чтобы лучше запомнить, а словно взвешивая: «Ко-птю-гов!» Фамилия ему понравилась — была в ней какая-то прочная тяжеловатость, что ли. Ко-птю-гов… Вот он тут же, на снимке: каска сбита на затылок, он улыбается — сдержанно и немного устало, и лицо у него, пожалуй, под стать фамилии или, вернее, тому представлению, которое она вызывает, — тоже тяжеловатое, быть может, благодаря большому, раздвоенному подбородку.

Читая, Рогов несколько раз улыбнулся — его тронули и история с дедом-кузнецом, и неловкие, наивные стишки, которые цитировал автор, и, отложив газету подумал: надо будет сказать редактору, чтоб такие очерки о людях появлялись чаще. Как там написано, в стишке? «Вот он стоит, как бог огня…» Он снова улыбнулся, вспомнив тот далекий сорок первый, когда бегал с ребятами греться в литейный цех. Никаких богов, конечно, они там не видели, а на одной из печей подручной работала вообще девушка, он даже помнил, что ее звали Таней.

Но вот странная вещь! Бывает, привяжется какая-нибудь песенка или просто мотив, и уже никакими силами от них не отделаешься. Рогов листал блокнот, думал о завтрашних делах, а сам напевал про себя: «Вот он стоит, как бог огня… как бог огня… как бог огня…» И наутро, бреясь, вдруг снова вспомнил: «…как бог огня…» А живет-то бог в общежитии… Послезавтра на бюро обкома будем слушать строителей — конец года, штурмовщина, опять придется принимать дома с недоделками…

О том, что завтра на заводе будет польская делегация, Ильину сообщил секретарь партбюро Воол. Только что ему звонил Нечаев и предупредил, что литейный цех гости посетят обязательно, хотят посмотреть, как пойдет отливка ротора для пятнадцатитысячной турбины. С ними, скорее всего, будет секретарь обкома Рогов, так что…

К этому сообщению Ильин отнесся спокойно. Вообще он не любил, когда в цехе бывали посторонние, но сейчас речь шла о гостях, и надо было подумать, как их встретить. Ну, кофе они будут пить у директора, это ясно. А вот подарить каждому по каске, пожалуй, можно.

На малой оперативке он сказал и о завтрашних гостях. Суточное задание уже было готово, варить сталь для отливки ротора будет бригада Чиркина. Вдруг Воол сказал:

— Я думаю, лучше поручить это Коптюгову. Читали вчера в газете? Гости, наверно, тоже читают наши газеты. Словом, я за Коптюгова.