Читаем Семейное дело полностью

Приезд гостей все-таки нарушил уже сложившийся распорядок дня. С утра Ильин успел лишь просмотреть отчеты начальников смен. Был четверг — день оперативки у заместителя директора по снабжению, а он не пошел: как раз приехали гости. Придется все вопросы снабжения решать вечером, потому что завтра пятница, а там два выходных, между тем цеху требовалось многое сверх нормативов. Хорошо еще, что Званцев не потащил с гостями по другим цехам! Понимает, что со временем — зарез… Ильин попросил секретаршу принести ему последние заводские приказы: у него оставалось время подготовить всю документацию по оперативным вопросам на выходные дни.

Он работал и подсознательно, пожалуй, слушал, как лаборатория переговаривается с плавильным участком. Дала плавку «сороковка», проваливалась по никелю первая «десятка»; потом он поднял голову, услышав свою фамилию, но лаборантка называла не его:

— Коптюгов, почему Ильин раньше времени принес пробу?

— Соскучился по вас, девочки.

Ильин, нагнувшись, сказал в микрофон прямой связи:

— Прекратить лишние разговоры! Коптюгов, что там у вас?

— Идем на рекорд, Сергей Николаевич.

— Какой еще рекорд? Как идет расплав?

— Уже кончился, Сергей Николаевич. Переходим на рафинирование.

— Что-то рановато, — сказал Ильин, поглядев на большие настенные часы. — Где Шток?

— Я здесь, здесь, — ответил Шток, и Ильин сразу успокоился: значит, Шток не отходит от второй печи, это хорошо, но о каком рекорде говорил Коптюгов?

— Плавка идет с опережением графика, — сказал Шток. — Ты предупредил бы… ну, знаешь кого… а то опоздают.

Гости не опоздали.

Ильин стоял рядом с ними, тоже как гость, ни во что не вмешиваясь, как бы давая понять что работа в цехе налажена так, что его вмешательства не требуется. Да так оно, в общем-то, и было на самом деле. Сейчас лаборатория выдаст разрешение… Вдруг Травиньский спросил его:

— Вы говорили — четыре часа? Прошло три часа тридцать две минуты.

Ильин не успел ответить. Подручный пробил летку, и металл пошел. Все опустили очки на своих касках — и снова, в который раз, Ильин почти физически ощутил завороженность этих людей, стоявших рядом. Он понимал одно: ребята сработали сегодня лучше некуда! Три часа тридцать две минуты! Подняв глаза, он уже не отрываясь глядел на весовое табло, на котором, словно догоняя друг друга, бежали цифры, бежали и вдруг остановились: 13,7.

— To jest praca![7] — восхищенно сказал кто-то.

— Значит, решили удивить гостей, товарищ Ильин? — спросил Рогов. — Кто у вас там, на печи?

— Коптюгов, — ответил Ильин.

— Бог огня! — улыбнулся Рогов, поворачиваясь к Травиньскому. — Ну, пойдем знакомиться? Я только боюсь, что ты сам захочешь провести следующую плавку и тебя от печи придется оттаскивать краном.

Знакомились тут же, в конторке мастера. Коптюгов пришел один — подручные готовили печь к следующей плавке. Рогов, пожимая Коптюгову руку, спросил:

— Вы что ж, каждый день можете так, как сегодня? Или это в честь наших гостей?

— Да, да, — поддержал его Травиньский. — У нас тоже таки печи, но три с половиной часа — это есть рекорд! Как вы это зробили?

Коптюгов улыбался, проводя по мокрому лбу тыльной стороной руки. Было видно — он здорово устал, эта плавка вымотала его.

— Трудно сказать сразу как. Четкая организация труда — раз. Ну и, наверно, умение… Печку покачать, глядеть, чтоб обвалов не было, коротыша… короткого замыкания то есть. А то знаете как бывает — дойдут электроды до расплавленного металла, и пошла искра кругом… Главное же, конечно, самим чисто сработать, как часы. Вот и весь секрет.

Рогов смотрел на него с удовольствием. Там, на снимке во вчерашней газете, Коптюгов был все-таки какой-то приглаженный. Этот Коптюгов нравился ему куда больше. Конечно, все время работать так, как сегодня, сталеварам слишком трудно. Есть технически обоснованные нормы. Просто сегодня — он это хорошо понимал — ребята решили, что называется, показать класс. Но его не отпускала одна мысль, и он повторил вопрос:

— Ну, а если каждый день так?

— Трудно, но будем стараться, товарищ Рогов.

— Ну смотрите! — сказал Рогов. — Я это запомню, память у меня хорошая.

— Спасибо, — сказал Коптюгову Травиньский, обеими руками пожимая его руку. — У меня тоже хорошая память. Обязательно приглашу вас к себе, у нас тоже есть хорошие сталевары…

Гости ушли, унося с собой подаренные каски. И уже снова с грохотом заваливалась шихтой печь, и начиналась вторая плавка, и Коптюгов знал, что на этот раз никакого рекорда не будет и что вторая пройдет как обычно, а потом они начнут третью и передадут печь дневной смене уже на ходу… Но все было так, как он хотел и как приготовил. Плохо одно: плохо, что Сергей видел, как я давал деньги шихтарям. Но, скорее всего, он так ничего и не понял — сосунок ведь еще, салага, а в случае чего скажу, что попросили ребята в долг до получки, почему бы не дать…


Перейти на страницу:

Похожие книги

Алые всадники
Алые всадники

«… Под вой бурана, под грохот железного листа кричал Илья:– Буза, понимаешь, хреновина все эти ваши Сезанны! Я понимаю – прием, фактура, всякие там штучки… (Дрым!) Но слушай, Соня, давай откровенно: кому они нужны? На кого работают? Нет, ты скажи, скажи… А! То-то. Ты коммунистка? Нет? Почему? Ну, все равно, если ты честный человек. – будешь коммунисткой. Поверь. Обязательно! У тебя кто отец? А-а! Музыкант. Скрипач. Во-он что… (Дрым! Дрым!) Ну, музыка – дело темное… Играют, а что играют – как понять? Песня, конечно, другое дело. «Сами набьем мы патроны, к ружьям привинтим штыки»… Или, допустим, «Смело мы в бой пойдем». А то я недавно у нас в Болотове на вокзале слышал (Дрым!), на скрипках тоже играли… Ах, сукины дети! Душу рвет, плакать хочется – это что? Это, понимаешь, ну… вредно даже. Расслабляет. Демобилизует… ей-богу!– Стой! – сипло заорали вдруг откуда-то, из метельной мути. – Стой… бога мать!Три черные расплывчатые фигуры, внезапно отделившись от подъезда с железным козырьком, бестолково заметались в снежном буруне. Чьи-то цепкие руки впились в кожушок, рвали застежки.– А-а… гады! Илюшку Рябова?! Илюшку?!Одного – ногой в брюхо, другого – рукояткой пистолета по голове, по лохматой шапке с длинными болтающимися ушами. Выстрел хлопнул, приглушенный свистом ветра, грохотом железного листа…»

Владимир Александрович Кораблинов

Советская классическая проза / Проза