Семейное дело

— Я знаю, — кивнул Воол. — Он ему характеристику давал, так и написал: «сталевар редкого таланта». А если честно, Иван… Не люблю я судить о людях по одному чувству, но что-то не нравится мне в Коптюгове. Сам не знаю что, и понять не могу, а вот не лежит к нему душа — и все тут! Ты про него в газете читал? Ангел с крылышками!.. А потом эта скоростная плавка… Ее ведь Коптюгов для показухи дал. Как по заказу, для начальства! Но Рогова на мякине не проведешь. Я сам слышал, как он Ильину сказал, — дескать, решил удивить гостей? А Ильин здесь ни при чем, это я точно знаю.

— Стареешь! — хмыкнул Чиркин. — Я, брат, другое не люблю. Когда вот такие песочницы, как мы с тобой, начинают ворчать: «Вот в наше время…» А что в наше время? У куриц по два пупка было, что ли?

Татьяна Николаевна накрыла на стол, крикнула Лене, чтоб шли, и Воол сообразил, что все это ради гостя, ради Усвятцева: обычно они ужинали на кухне.

По телевизору теперь шла литературная передача, и Усвятцев, мельком взглянув на экран, небрежно сказал:

— Вон Женька сидит, второй слева.

— Какой Женька? — спросила Лена.

— Евтуш.

— Евтушенко? — поправил Воол. — Вы что же, знакомы, что ли?

— Случалось, — все так же небрежно ответил Усвятцев.

За столом он держался спокойно, даже уверенно, но одно присутствие здесь постороннего человека будто сковывало Воола, мешало ему. Время от времени он взглядывал на Ленку — она тоже была спокойна. И всего-то разговоров: «Положить тебе варенья?» — «Спасибо». — «Еще чаю?» — «Да, покрепче». Он никак не мог уловить между этим парнем и Ленкой какой-то доброй душевной связи. Или так сейчас, положено у них, молодых? Хоть бы он ей ногу под столом жал, что ли! Может, успели поссориться, пока сидели в той комнате?

Чай был допит, Ленка помогала матери убирать со стола, мужчины остались втроем. Неожиданно наступило долгое, неловкое молчание, и Воол нарушил его первым:

— Ну, а как вообще живется-можется?

Усвятцев только пожал плечами. Это, должно быть, означало — все нормально, и Воол отметил про себя: не хочет говорить, плохое настроение, наверно все-таки поссорился с Ленкой. И, как бы подтверждая его догадку, Усвятцев встал и начал прощаться.

— Я провожу тебя до остановки, — сказала Лена, входя в комнату.

Воол ошибся, они не поссорились. Просто Лена сказала Усвятцеву, что у нее должен быть ребенок, и Усвятцев испугался. Его вполне устраивала та жизнь, которой он жил: хороший заработок, безотказная девчонка, только позвони — прибежит сразу, и эта мягкая покорность Лены нравилась ему. Она была удобной. О том, что может быть ребенок, он даже не задумывался. Он совсем не собирался жениться, хотя точно знал, что Ленку помани пальцем, и она пойдет за ним, как на веревочке.

Там, в комнате, первое, о чем он спросил, — знают ли родители? Ленка качнула головой:

— Нет.

Он облегченно вздохнул.

— Я почему-то думаю, что у нас будет мальчик, — тихо сказала Лена. Усвятцев стоял у окна, отвернувшись, и она прижалась к его спине. — Ты меня слышишь?

Он слышал: у нее был счастливый голос! Но сама-то она сейчас ничего не видит и не слышит. Она думает, что я одурел от радости. Осторожно повернувшись, он положил руки на тонкие, угловатые плечи девушки.

— Не надо, Лена.

— Что не надо?

— Ребенка не надо. Понимаешь, рано еще…

Она не понимала. Усвятцев пытался говорить ласково. Ему еще всего двадцать два года, а что сделано в жизни? Да ничего! Второй подручный! Год провалял дурака, не учился, а с будущего года обязательно пойдет в вечернюю школу. Сейчас без образования никуда. Что ж, ему так всю жизнь и проторчать у печи? И она куда с ребенком? Во всяком случае, техникум тю-тю, и, стало быть, тоже вечная лаборантка.

Он говорил и боялся, что вот сейчас она закричит на него, прибегут родители, все откроется. Но Лена слушала молча. Он повторял ей одно и то же, одно и то же по нескольку раз, потому что ему начало казаться, что Лена на самом деле оглохла.

— Ну, ты сама посуди, что нам с тобой вдвоем — плохо было, да? Хочешь — в ресторан, хочешь — в кино, хочешь — просто так гуляй. А если ребенок, тогда что?

В это время Татьяна Николаевна позвала их к столу.

Надо было сделать вид, что ничего не произошло, хотя больше всего на свете Усвятцеву хотелось уйти, убежать отсюда. Он с трудом дождался конца этого чинного семейного чаепития и, когда Лена сказала, что проводит его до остановки, понял — весь разговор будет там, на улице. Значит, она все-таки пришла в себя.

И на улице он продолжал доказывать ей, что ребенка им сейчас никак нельзя. И что жениться им сейчас — тоже никак. Нет, конечно, он не собирается ее бросить и кроме нее у него никого нет, но рано, рано… Что у него? Комнатенка в большой коммуналке? И никакого положения! Это только так кажется, что с милым рай в шалаше, но хорошо, если шалаш в раю. Давай встанем покрепче на ноги, вот тогда…

Лена шла молча.

— Почему ты молчишь?

— Я очень хочу ребенка, — тихо сказала она. — И я думала… я думала, что ты обрадуешься… Это так… плохо…