Читаем Семейное дело полностью

«Я к тебе подручной».

«Ты — подручной? Ты же баба, в тебе только и есть, что ничего ноги».

«Я вот покажу тебе бабу, — донеслось сверху. — Идем, говори, чего надо делать».

— И, — неизменно добавлял Воол, так и сияя от собственного рассказа, — ведь не испугался человек, не оробел, а женился всего месяц спустя на собственной подручной! Ну а дома, конечно, он у нее сам в подручных ходит. На общественных началах, разумеется!

Хотя все знали эту историю, слышали ее много раз, за столом смеялись, особенно Татьяна Николаевна, и потом сама добавляла: а ведь на самом деле ничего были ноги. Чиркин-то мой тюфяк тюфяком, а разбирался смолоду! И ласково, и небольно трескала его по затылку, как будто от запоздавшей на многие годы ревности.

Сын Чиркина служил на флоте — подводник, капитан-лейтенант. Дочь, Ленка, работала в экспресс-лаборатории и пошла не в мать, а в отца — такая же мягкая и спокойная. Воол, который знал буквально все, что делалось в цехе, первым заметил, как вокруг нее начал увиваться один парень — подручный со второй «десятки», и не удержался однажды, сказал Чиркину:

«Смотри, старый, сын-то тебя еще бережет, дедом не делает, а эта тихоня быстро поставит тебя к корыту пеленки стирать».

И обомлел, когда Чиркин так и вскинулся:

«Да ну? Скорей бы уж только, что ли…»

В тот вечер Воол пришел к Чиркиным на телевизор. Цветной телевизор был куплен в складчину, и сегодня возле него расселись все. Должны были показывать фильм о ЗГТ, тот самый, который снимался на заводе нынешним летом, и грех, конечно, было не посмотреть, тем более что снимали и Ленку.

— Ты не надейся, — сказал ей Воол. — Тебя вырезали, это я точно знаю. Когда проявили пленку, так и ахнули: это, спрашивают, что за тощая? И глаза как у козы. Весь фильм портит! И вырезали ножницами как нетипичную.

За несколько минут до начала фильма раздался звонок, и Лена побежала открывать дверь. Сначала из прихожей донеслись приглушенные голоса — ее и мужской, потом ненадолго стало тихо, и Воол многозначительно пихнул Чиркина в бок: мол, слышишь? Не слышишь? Потому и не слышишь, что целуются! И Лена вошла с букетиком гвоздик, за ней появился Усвятцев. Дикторша уже объявляла, что сейчас будет показан документальный фильм «Созидатели», снятый Большегородской студией на заводе газовых турбин… Так что с Усвятцевым поздоровались наспех и тут же отвернулись к экрану.

И вот на экране — огонь, бушующее пламя, стремительный ток расплавленного металла. Силуэты людей, сильные взмахи рук с лопатами, забрасывающими в печь добавки, и вдруг во весь экран мокрое от пота, с напряженными глазами, в которых играет огонь, — лицо Коптюгова.

— Костька! — сказал Усвятцев.

Свет плавки померк. Теперь на экране было трое, устало и неторопливо закуривающих, — Коптюгов, Будиловский, Усвятцев. И снова Усвятцев сказал:

— Ну, артисты! Сашка-то у нас некурящий, а его заставили за компанию. Потом целый час откашляться не мог.

И снова цех, разливка стали… Они смотрели не отрываясь, узнавая одних — вон мелькнул Эрпанусьян, а это Малыгин возле формовщиков, — не узнавая других, переносились то на декадку к Заостровцеву («Вон наш Ильин сидит, грустный чего-то»), то в турбокорпус, где уже вовсе не было никаких знакомых. И вот наконец кафе…

— Не вырезали! — сказал Воол. — Вон Ленка-то.

Как странно и интересно было видеть самих себя — живых, двигающихся, улыбающихся — со стороны! Усвятцев, привстав там, на экране, разливал вино. Коптюгов повернулся к красивой высокой девушке, сидевшей рядом с ним, и, видимо, начал говорить о чем-то смешном… Играла музыка.

Фильм шел минут пятьдесят, и, едва он кончился, все задвигались, заговорили разом — все-таки здорово, что показали завод. «А ты, Леночка, очень хорошо вышла», «А Генка почему-то все время плечом дергал, будто танцевал…» И Воол улыбался, зная, что завтра разговоров на заводе хватит на весь день. Кто-то, конечно, и обидится: вот меня не сняли, а что я — хуже других, что ли? Он покосился на Чиркина, на его спокойное лицо. Почему сняли бригаду Коптюгова, а не Чиркина? — подумал он. Если б я не был в отпуске, то подсказал бы… Нет, конечно, Иван ничуть не расстроен тем, что его не показали в фильме, а уж, казалось бы, кого-кого…

Татьяна Николаевна пошла на кухню — готовить ужин, Лена поднялась и повела Усвятцева в свою комнату. Воол кивнул на дверь:

— Ну как он, ничего парень?

— Парень как парень, — ответил Чиркин. — Ленке нравится, значит, ничего.

— Цветы принес… — задумчиво сказал Воол.

— Это ты к чему?

— Да, понимаешь, приходит тут ко мне одна девчонка из ПРБ и говорит: дайте совет, за кого замуж выходить. За ней, оказывается, двое ухаживают. Один приходит с тортом, другой — с коньяком или шампанским. Ну, я и сказал: выходи за того, который с тортом, а она в рев — второй ей больше нравится. Вот и разберись в женской натуре.

— Нет, — качнул головой Чиркин. — Этот вроде непьющий. Коптюгов их крепко держит. Сильный мужик. Покойник-то Степан Тимофеевич в нем души не чаял.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Алые всадники
Алые всадники

«… Под вой бурана, под грохот железного листа кричал Илья:– Буза, понимаешь, хреновина все эти ваши Сезанны! Я понимаю – прием, фактура, всякие там штучки… (Дрым!) Но слушай, Соня, давай откровенно: кому они нужны? На кого работают? Нет, ты скажи, скажи… А! То-то. Ты коммунистка? Нет? Почему? Ну, все равно, если ты честный человек. – будешь коммунисткой. Поверь. Обязательно! У тебя кто отец? А-а! Музыкант. Скрипач. Во-он что… (Дрым! Дрым!) Ну, музыка – дело темное… Играют, а что играют – как понять? Песня, конечно, другое дело. «Сами набьем мы патроны, к ружьям привинтим штыки»… Или, допустим, «Смело мы в бой пойдем». А то я недавно у нас в Болотове на вокзале слышал (Дрым!), на скрипках тоже играли… Ах, сукины дети! Душу рвет, плакать хочется – это что? Это, понимаешь, ну… вредно даже. Расслабляет. Демобилизует… ей-богу!– Стой! – сипло заорали вдруг откуда-то, из метельной мути. – Стой… бога мать!Три черные расплывчатые фигуры, внезапно отделившись от подъезда с железным козырьком, бестолково заметались в снежном буруне. Чьи-то цепкие руки впились в кожушок, рвали застежки.– А-а… гады! Илюшку Рябова?! Илюшку?!Одного – ногой в брюхо, другого – рукояткой пистолета по голове, по лохматой шапке с длинными болтающимися ушами. Выстрел хлопнул, приглушенный свистом ветра, грохотом железного листа…»

Владимир Александрович Кораблинов

Советская классическая проза / Проза