Семейное дело

Из дома тем не менее он уходил раньше и, если ребята из предыдущей смены не успевали загрузить корзину, к началу его смены шихта была уже заложена и взвешена. Впрочем, в том, что он уходил раньше, было одно преимущество: в автобусе было еще свободно, а через двадцать минут отцу приходилось ехать в битком набитой машине.

В этот день Сергей приехал на завод как обычно, протиснулся между локомотивом и стенкой ворот (должно быть, только что доставили шихту и сейчас ее выгружали магнитами там, на дворе), почти бегом поднялся в тесную раздевалку (старую еще ремонтировали после того случая с неудавшейся плавкой), и когда вышел на шихтовый двор, то увидел Коптюгова. Это было совсем неожиданно. Обычно здесь Коптюгов не появлялся никогда. Он стоял к Сергею спиной и разговаривал с тремя шихтарями. Сергей подошел и увидел, как, достав из кармана деньги, Коптюгов протянул их одному из рабочих.

— Заметано?

— Будь спок и не кашляй.

Коптюгов обернулся, когда Сергей сказал ему: «Привет богу огня», и лицо у него было веселое, будто он только что травил здесь с ребятами анекдоты, но Сергей догадался, что разговор у них был какой-то другой. Вряд ли они скидывались на четверых: он знал, что как раз за это Коптюгов выгнал из бригады его предшественника — третьего подручного и сам не любил выпивать, и помнил еще, как он обрезал его тогда, в первый день, когда Сергей предложил всей бригадой двинуть в ресторан.

— А, здорово, — сказал Коптюгов. — Хорошо, что ты пораньше пришел.

— Я всегда так прихожу.

— Медаль получишь, — засмеялся Коптюгов. — А теперь слушай сюда, как говорят в городе Одессе. — Он кивнул на рабочих, те уже отошли в сторону и говорили о чем-то своем. — Сегодня эти организмы загрузят тебе корзину сами, ты только следи за весом, чтоб ни секунды не потерять на завалке, понял?

— Ясно, командир. Чего будем варить?

— Коньяк пять звездочек, — весело сказал Коптюгов и пошел к ступенькам — к печи. Ночная смена еще не дала свою последнюю плавку, и Сергей видел, как Коптюгов стоит там, наверху, курит, смотрит, будто посторонний человек, случайно забредший в цех.

Загрузили корзину. Кран поднял ее и перенес на весы. Сергей заметил, что на этот раз корзина выглядела как-то непривычно — не торчали обломки перекрученных рельсов, не гремели одна о другую ржавые обрезки труб. Одни болванки! Сахар, а не шихта. Он крикнул одному из шихтарей:

— Каждый бы день такую! — и тот, подмигнув, крикнул в ответ:

— Можно и каждый, за нами не станет. Только ведь чье винцо, того и заздравьице!

Сергей зацепил гак и махнул рукой, крановщица начала поднимать. На печи уже давали плавку, и черная фигура все так же неподвижно стоящего Коптюгова четко виделась отсюда, с шихтового двора, на ярко-оранжевой стене.

Сергей подумал — а все-таки до чего это красиво, когда идущая сталь делает все вокруг нарядным, праздничным, и, будь он художником, нарисуй эту фигуру на оранжевом фоне; назови картину — «Завод», никто не поверит, что так может быть на самом деле. Эта мысль приходила ему в голову не раз. Однажды там, на Дальнем Востоке, десантников подняли в воздух ночью, и вдруг Сергей увидел рассвет: почти черное небо, под ним зеленая полоса и еще ниже точно такое же оранжевое полукружье от еще невидимого даже с пятикилометровой высоты солнца. Эти полосы были резко отделены друг от друга и лишь несколько минут спустя начали перемешиваться, сливаться, светлеть. Но это подсмотренное мгновение поразило тогда Сергея точно так же, как поразило сейчас.

…Кран нес корзину — и вот печь содрогнулась, когда Сергей раскрыл корзину и сбросил шихту. Коптюгова уже не было видно на площадке, он сидел за лотаторами. Сейчас каждой своей клеткой Сергей ощущал тот ставший привычным ему ритм работы, когда все вокруг перестает существовать и есть только вот эта небольшая, ограниченная железными поручнями площадка — место, где ты обязан не просто прожить восемь часов, не просто отработать, а дважды сделать тот самый огненный рассвет, два ручья стали, которые мастер в своем плавильном журнале запишет сухими цифрами — дата, номер печи, марка, время…

Никто из них не замечал, что поодаль уже давно стояло человек десять или двенадцать. Если бы Сергей заметил их, то увидел бы и отца. Впрочем, скоро все они ушли, и только вечером отец сказал ему: «А ты уже лихо наловчился, оказывается!..»

Конечно, как Рогов предполагал, так и получилось: Травиньский обязательно, непременно хотел присутствовать при отливке ротора, и Рогов попросил Ильина разыскать всех за полчаса до того, как начнут давать плавку. На заводе делегация собиралась пробыть долго — в турбокорпусе, затем беседа у директора и еще одна — в парткоме, так что адреса, как говорится, известны. Поглядев на часы, Ильин сказал, что по графику «десятка» даст плавку около одиннадцати.

— Ну вот и хорошо, — сказал Рогов. — Как раз успеем. У вас какие-нибудь вопросы есть?

— Много, Георгий Петрович, — улыбнулся Ильин. — Но, наверно, все можно решить своими силами.