Семейное дело

Она не плакала, не упрекала его ни в чем — шла и снова молчала, вся уйдя в себя, будто наглухо отгородившись от тех слов, которые повторял и повторял Усвятцев.

— Твой автобус, — сказала она.

Усвятцев торопливо, поцеловал ее и, вскочив на ступеньку, придерживая дверцу, крикнул:

— Я тебя прошу… никому не говори. Ладно?

Лена не ответила.

Но Усвятцев поехал не домой.

Он понимал, что ему не удалось уговорить Лену и что она может не выдержать, сказать обо всем матери, тогда пошло-поехало. Жениться в двадцать два года, когда и жизни-то по-настоящему не видел, тянуть семью, да и на ком жениться-то! На Ленке?! Конечно, она славная девчонка, но уж больно у них все просто получилось. С такой хорошо покрутить для забавы, но жениться!.. Еще летом, там, в кафе, когда помощник режиссера подвел к их столику незнакомую девушку, Усвятцев невольно сравнил ее с Ленкой и вдруг почувствовал, что вовсе не Ленка ему нужна. И сегодня, когда показывали фильм и рядом оказались два лица — Ленкино и Нины, — он снова почувствовал колющую зависть: Коптюгову-то повезло куда больше!

Он увидел их однажды — Коптюгова и Нину — на улице. Они шли, и встречные невольно оборачивались и глядели им вслед…

Сейчас он кинулся в общежитие, к Коптюгову, не надеясь застать его там, но твердо решив дождаться во что бы то ни стало. Только Коптюгов мог ему помочь. Он-то хоть черта уговорит, если понадобится.

Коптюгова, действительно, не было. В комнате оказался один Будиловский, лежал и читал и, когда Генка вошел, приподнялся на постели, изумленно глядя на позднего гостя.

— Ты чего? Хочешь поделиться впечатлениями?

— Какими впечатлениями?

— Самым красивым во всем кино была твоя куртка, — засмеялся Будиловский.

— А-а, — махнул рукой Усвятцев. — Где Коптюг?

— Не докладывал, — снова ложась, ответил Будиловский, и уже по одному тому, как это было сказано, Генка понял — что-то между ними произошло.

— Все равно, — сказал он, — сяду и буду ждать хоть всю ночь. А вы с ним по нулям, что ли?

— С чего ты взял? — пожал плечами Будиловский. — Так, разошлись по кое-каким вопросам…

Он не стал рассказывать Генке, что Коптюгов, прочитав уже перепечатанный на редакционной машинке очерк — тот самый, «Бог огня», — долго и удовлетворенно хмыкал, даже головой крутил от удовольствия, а потом спросил:

«Что ж ты про полковничка-то не написал?»

Будиловский начал было возражать: зачем, это вовсе не относится к делу, к теме, — и видел, как мрачнеет Коптюгов.

«Странно, — сказал Коптюгов, — я думал, ты все понимаешь… Ты что же, не веришь мне? Если я говорю — надо о нем написать, значит, надо».

Будиловский чувствовал — что-то здесь не так. После того, что с ним однажды произошло, он не мог верить на слово. После смены, сославшись на какие-то дела, он поехал в тот дом, куда полтора года назад его привел Коптюгов…

Там ничего не изменилось. Так же была приветлива мать Коптюгова, и Иван Егорович обрадованно загудел: а, все-таки появился, пропащая душа! В этом теплом, по-деревенски уютном доме Будиловский почувствовал себя легко и свободно, и лишь мучительно думал: как я спрошу? Да и зачем мне спрашивать, торгует ли Иван Егорович клубникой на базаре? Для чего это нужно Коптюгову?

Его угощали чаем, даже наливочка появилась на столе — своя, смородиновая, — он отказался выпить и с удовольствием пробовал всяческие варенья, которые мать Коптюгова принесла из кладовки.

Все-таки он ждал, что его спросят, зачем он пришел. Не просто же так — год с лишним спустя, на огонек, на чашку чая с вареньем! Но его ни о чем не спрашивали, и только в глазах матери он угадывал вопрос: как он там?

Когда чай был допит, Иван Егорович поднялся и сказал, что ему нужно сходить в магазин за «Беломором» — кончились папиросы… Нет, спасибо, от этих сигарет один кашель. Просто он хочет оставить нас вдвоем, подумал Будиловский.

— Как он там? — спросила Антонина Владимировна, когда Голубев вышел и его шаги простучали по ступенькам крыльца.

— Хорошо, — сказал, отворачиваясь, Будиловский. — Мы опять вместе, в общежитии… Но вроде бы ему обещали квартиру дать.

— В общежитии!.. — всхлипнула Антонина Владимировна. — Такой дом стоит пустой… Я сколько раз к заводу ездила, ждала… Один раз дождалась… Банку с вареньем хотела отдать, не взял…

Будиловский смущенно сказал:

— Он не говорил мне об этом. А почему он так, как вы думаете?

— Не может простить, наверно…

— Он говорит, Иван Егорович на рынке торгует, — тихо сказал Будиловский.

— Да, — ответила она. — Разве нам нужно столько? Детишкам носили в детсад — запретили: у них от клубники диатез…

Это признание огорошило Будиловского. Где-то в глубине души он думал, что Коптюгов наговаривает на отчима со злости, от ревности, что ли. Оказалось, не наговаривает, не врет, все так и есть.