Семейное дело

Он не пытался разобраться в раздвоенности своих чувств — это было ему не под силу. Возможно, что новое, такое неожиданное и желанное, делало его сейчас более жестоким и непримиримым к Надежде, и он — усталый человек — хотел освобождения от прошлого с излишней торопливостью, не отдавая себе в этом отчета. Слишком много худого было там, позади, чтобы он хотел сейчас вспоминать хорошее, гальванизировать, как сказал бы Колька Муравьев. Привычка еще держала его, но стремление к Ольге лишало Ильина той объективности суждений о Надежде, которая, вероятно, еще могла бы что-то спасти. Он просто уже не хотел ничего спасать из своего прошлого.

Каждый день он по-прежнему вышагивал свои километры и однажды подумал: я как кошка. Это кошки находят среди трав свою лечебную травинку, а я хожу, и это единственное лекарство. И еще я умею ждать, как кошка. Но, вернувшись, он начал звонить на завод Ольге, чувствуя, что ему необходимо хотя бы услышать ее голос, потому что ходьба не успокоила его. Прямой связи с экспресс-лабораторией не было. В прошлом году, став начальником цеха, Ильин распорядился снять там городской телефон, чтобы девчонки поменьше болтали со своими кавалерами, и вот теперь мучился сам, стараясь пробиться через коммутатор. Слышимость была отвратительной, в трубке все время что-то трещало сквозь короткие гудки. Дозвониться через коммутатор, конечно, было дохлым делом. Он тихо чертыхался, потом решил — завтра с утра пойду на станцию, попробую оттуда.

До станции было недалеко, километра три. Ильин поднялся на пригорок и увидел, что дорога, сбегающая в низину, налита туманом, как чашка молоком, и посреди этого молока плывут две точки — две головы. Такое он увидел впервые: разлив тумана и две медленно плывущие головы…

Он не стал спускаться в низину. Здесь, у дороги, были свалены бревна, черные от влаги, и он сел на них, доставая сигареты. Двое подходили ближе и ближе.

— Эге-гей, — донеслось до него. — А самоварчик с собой не прихватил, батя?

Сережка!

Ильин улыбался, глядя, как из тумана вырастают плечи, потом туловища, горбатые от рюкзаков, — и вот они, голубчики, Сережка и Будиловский, раскрасневшиеся от ходьбы.

— Что у вас, ребята, в рюкзаках? — спросил он.

Сергей и Будиловский переглянулись и расхохотались.

— Чего это вам так весело?

— Да просто так, — ответил Сережка. — Когда я тебя увидел, сразу сказал Сашке: давай спорить, что батя спросит: «Что у вас, ребята, в рюкзаках?» Я слишком хорошо знаю тебя, батя. Ну, как ты здесь? Плаваешь?

— Плаваю, загораю, по вечерам — ресторан, музыка, танцы…

— И девочки ничего? — в тон ему спросил Сережка.

Хорошо, что он приехал. Молодчина все-таки. О делах в цехе Ильин не спрашивал, да и что они могут знать? Если б там что-нибудь стряслось, ему позвонили бы, а раз не звонят, стало быть, все в порядке.

Они приехали почти на два дня — им выходить завтра в ночную смену — и приволокли с собой еды на роту, да еще надувную лодку. Ее-то зачем? Откуда взяли?

— Темный человек, — сокрушенно ответил Сережка. — Не знает, что есть такая прекрасная организация: прокатная контора. А прокат, между прочим, происходит от слова «прокатиться».

— Смотрите, на самом деле не выкупайтесь, — предупредил Ильин.

— За нас Коптюгов купается, — усмехнулся Будиловский.

Ильин не понял: как это купается? Оказалось, Коптюгов втихаря от всех купил машину — не то «Жигуленка», не то «Москвича», а в завкоме ему дали какую-то шикарную путевку в Гагры, и он вчера укатил в отпуск к Черному морю.

— Вот так-то, батя, — добавил Сергей. — Каждому свое, как говаривали древние. Начальник цеха может и на мокрых бревнышках посидеть, не рассыплется.

Ильин вернулся с ними на базу.

Когда ребята ушли на озеро со своей лодкой, он подумал, почему они с такой злостью говорили о Коптюгове? Читать ему не хотелось, он оделся и пошел к берегу. Лодка была уже далеко, Ильин не мог разобрать, где Сережка, где Будиловский. Под ногами у него похрустывала ледяная корка, мелкие, уже темные льдины плавали там, рядом с лодкой, и он с тревогой глядел на нее. Пожалуй, не надо было отпускать ребят. Он начал кричать им, чтоб возвращались, но лодка уже скрылась за небольшим островком.

Они вернулись днем с двумя щуками, оба счастливые, будто по меньшей, мере покорили Эверест. Оказывается, у них была с собой дорожка, и вот, пожалуйста, роскошный будет ужин! И пол-литра у них тоже оказалось. Ильин только головой покачал: ай да милые мальчики, не рановато ли?

— С устатку и согреться, — сказал Сережка. Ильин только махнул рукой.