Семейное дело

— Ладно, — примирительно сказал Бесфамильный, доставая кошелек. — Держи законный рубль, а на досуге погляди в самого себя. Я еще приду к тебе, поговорим, что ты там увидел.

Он открыл дверцу машины.

— Что, плохи дела на заводе? — понимающе и насмешливо спросил Еликоев.

— Толковых работяг не хватает, — кивнул Бесфамильный. Он не спешил выйти из машины. Он словно бы еще надеялся на что-то. — А мне Федор Федорович говорил, что ты толковый был работяга. Конечно, кто-то и людей должен возить, это понятно, но…

Он не договорил. Еликоев включил зажигание.

— Куда подбросить? — спросил он. — Или дальше не поедете?

— Поедем покупать сиамских кошек, — рассмеялся Алексей. Ему было легко и радостно сейчас. Отчего, почему? Он не задумывался. Просто легко, и все тут. Так с ним бывало всегда, если он соприкасался с чем-нибудь очень светлым, хорошим и по-человечески добрым…

14. ПЯТЬДЕСЯТ СЕМЬ ПРОТИВ

В фойе заводского Дома культуры стоял ровный гул голосов. Зал был еще закрыт, и люди прохаживались по фойе, толпились возле книжного киоска, курили, приветствовали знакомых, решали на ходу какие-то дела. Мелькнула и скрылась в служебных помещениях стайка пионеров — сегодня они будут приветствовать делегатов партконференции.

Силин, здороваясь на ходу, успел заметить, что люди пришли сюда как на праздник — все нарядные, даже чуть торжественные — впрочем, так бывало всегда.

Не раздеваясь, он прошел в кабинет директора. Здесь уже был Губенко и, сидя у окна, перелистывал страницы отчетного доклада.

— Ну как? — спросил Силин. — Подложили подушки на бока?

Губенко, чуть заметно усмехнувшись, отложил доклад и не ответил. Даже не поздоровался. Просто сидел и молчал, сложив руки на коленях. Волнуется, что ли? Наверно, волнуется. Впрочем, чего ему волноваться? Уйдет в отпуск, потом вернется на должность главного механика — все решено и, стало быть, волноваться нечего. Силин подошел к нему и сел рядом.

— Честно говоря, я жалею, что вы уходите, Афанасий Петрович, — сказал он. — По-моему, худо-бедно, но все-таки мы сработались. Может быть, это дело привычки. Никогда не знаешь, чего ждать от нового человека.

— Мы не сработались, — тихо, очень тихо отозвался Губенко. — К сожалению, я это понял слишком поздно.

Силин резко повернулся к нему. Вот как? Губенко кивнул несколько раз подряд. Да, да, именно так, как ни печально говорить об этом сегодня.

— Не понимаю, — сказал Силин.

— А чего здесь понимать, Владимир Владимирович? Вы, наверно, еще не знаете… Меня вызывал к себе Рогов и сказал одну фразу, которая словно перевернула меня: «Вы удобный секретарь». Понимаете? Удобный! Очевидно, удобный для вас. Что ж, в общем-то, это так и было. У вас огромный авторитет, огромная власть — иногда это давит на людей. Давило и на меня. И даже если бы в партийных органах не пришли к выводу, что я работал слабо, я все равно не согласился бы снова остаться на этой должности… Поймите меня правильно, Владимир Владимирович: нет ничего хуже, когда человек перестает уважать самого себя. А я вот — перестал…

Это было и неожиданно для Силина, и неприятно. Все-таки он попытался пошутить: ну и ну! Конференция еще не началась, а неприятный разговор уже состоялся. И хотя Губенко сказал все это мягко (было заметно, что он подбирает слова, чтобы ненароком не выпалить что-то особенно обидное для Силина), в самой этой мягкости уже крылись и горечь, и недовольство. Но Силин был спокоен. Губенко не из тех людей, которые уходят хлопнув дверью. Доклад он уже знал — его обсуждали на бюро парткома. Кое-какие замечания в адрес руководства завода там были, без этого не обойтись. Но сам тон доклада был ровный, спокойный — и хорошо: такой доклад не разожжет страсти.

— Вы куда-нибудь едете? — спросил Силин, вставая. Губенко, казалось, не расслышал и снова не ответил. — Я советую вам хорошенько отдохнуть и заодно освободиться от комплексов. Нам и дальше придется работать вместе, хотите вы этого или нет. Если, конечно, вы не думаете подыскать себе более покладистого директора.

Он поймал себя на том, что начинает раздражаться. Сейчас это было совсем некстати. Еще минута, и он сказал бы Губенко что-нибудь более резкое, но приехали Рогов и Званцев.

Появление Рогова было неожиданным. Силин знал, что секретарь обкома в Москве, на Пленуме ЦК, и, хотя Пленум закончился вчера, Силин думал, что Рогов задержится по делам области, как это бывало всегда. Значит, или у него не оказалось в Москве никаких дел (что трудно даже предположить), или он вернулся специально для того, чтобы принять участие в работе заводской партконференции. Уже одно это настораживало само по себе, и Силин ощутил давно знакомое неприятное чувство скованности и предчувствие очередных неприятностей. И тут же, как он делал обычно в таких случаях, торопливо начал думать, какие же неприятности могут грозить ему и откуда. Он снова подумал о докладе. Нет, тут все спокойно. Выступления делегатов? Конечно, кто-нибудь да непременно скажет в его адрес какие-то, быть может, даже резкие слова. Но приезд Рогова!..