Семейное дело

— …И вот, когда нам планировали темп роста производительности, руководство завода не смогло предъявить научно обоснованный оптимальный план, главным образом потому, что не был учтен структурный сдвиг в связи с переходом на выпуск новой продукции. Я буду говорить конкретно. Это учитывал и об этом говорил главный инженер завода товарищ Заостровцев, но товарищ Силин не прислушался к его голосу, понадеялся на свой опыт, а в результате первый квартал начал трещать. Выправить положение мы смогли ценой невероятных усилий. Должен честно сказать коммунистам: партком и я лично прислушались тогда к мнению одного человека — нашего директора…

Вот оно! Все-таки напоследок хочет хлопнуть дверью! Но Губенко уже снова начал читать, и легкий гул, пронесшийся по залу, тут же утих.

Теперь Силин слушал докладчика настороженно, мысленно поторапливая его. Ему остро хотелось, чтобы уже кончился доклад, кончились прения, кончилась конференция — сейчас она казалась Силину какой-то трудной преградой, которую нельзя обойти, а надо обязательно перескочить, и чем скорее, тем лучше. Что ж, на это замечание Губенко он должен будет ответить в своем выступлении, обязан ответить, и он уже знал, как отвечать, — это его не волновало. Ему показалось, что он начал понимать первопричину сегодняшней настороженности. Зал! Да, зал и этот гул, который прошел по залу, когда Губенко обвинил директора в серьезной ошибке. Этот гул был недобрым, и относился он не к словам Губенко, а к нему, Силину.

Надо успокоиться. Я еще не разучился говорить, но говорить нужно будет совершенно спокойно. Ничто так не действует, как спокойная уверенность. А Губенко не выдержал, переволновался, в его голосе были даже какие-то истерические нотки, это, наверно, заметили… Дорого бы я дал за то, чтобы узнать, о чем сейчас думает Рогов… Он снова покосился влево: Рогов чертил в блокноте какие-то завитушки, треугольники соединялись с кружочками, орнамент расходился по краям бумажного листка, как бы охватывая несколько слов, написанных четким, словно рубленым роговским почерком: «Создаем сами». К чему это относилось, какая мысль держала Рогова, когда он записал эти слова, Силин не мог понять.

Когда на трибуну поднялась Боровикова, по залу прошел легкий и добрый смешок. Боровикова была маленькой, Силин подумал, что из зала видна только ее маковка с замысловатыми завитками. Конечно, с утра раннего она уже была у парикмахера. Вот так — идет на партконференцию, а первая мысль все-таки о красоте.

Впрочем, какая там красота! Боровикова была не только маленькой, но и некрасивой, тут уж никакой самый распрекрасный парикмахер ей не поможет. Силин глядел на ее остренький носик и вдруг вспомнил: где-то он читал, что женщины похожи на птиц или рыб. Боровикова была похожа на нахохлившегося воробьишку, который вот-вот долбанет своим острым клювиком.

Конечно, она будет говорить о своем двадцать шестом цехе, а клевать станет руководство завода. Это всегда так: в цеховых неполадках проще увидеть вину руководства, чем свою собственную.

И когда Боровикова сказала, что в двадцать шестом цехе положение в любую минуту может оказаться катастрофическим, Силин довольно откинулся на спинку стула. Так и есть — долбанул воробьишко клювиком!

Сначала-то она говорила правильные вещи: об особой ответственности и той роли, которая принадлежит двадцать шестому цеху, о строгом соблюдении недельных графиков и вдруг — «положение в любую минуту может оказаться катастрофическим».

Опять гул — на этот раз недоуменный. Боровикова переждала его и повернулась к Силину.

— Месяц назад мы передали заместителю директора по кадрам заявку на пять крановщиц. Это минимум того, что нам надо. На кранах, как известно, работают женщины, а они иногда рожают, и отговаривать их от этого дела вроде бы ни к чему…

Теперь она пережидала, пока стихнет смех.

— Вы смеетесь, а нам в цехе плакать хочется. Без крановщиц цех встанет, товарищи! Ни в одном ПТУ крановщиц у нас не готовят. Но сделал ли что-нибудь наш заместитель директора, чтобы обеспечить цех крановщицами?

Силин поискал глазами — вон он, Кривцов, ряду в десятом, сидит, глядя под ноги. Недели две назад на директорском совещании он сказал о записке из двадцать шестого. Силин тогда отмахнулся, — что они там паникуют? — а теперь вот Боровикова выходит с тем же на трибуну партконференции, да еще пугает катастрофой!

— Сколько у вас сейчас крановщиц? — спросил он, перебивая Боровикову.

— Двенадцать.

— А рожать они собираются одновременно или по очереди?

— Здесь не место для шуток, Владимир Владимирович. В ближайшие три-четыре месяца, как раз тогда, когда цех обязан начать серийный выпуск «десяток», мы лишимся пяти крановщиц. Я знаю, многим это кажется мелочью, но из таких мелочей складывается производство вообще.