Но Шарлотта не стала этого делать, продолжая свой путь как стойкий оловянный солдатик — преодолевая хрустальные и прочие лестницы, лифты, коридоры с пронумерованными комнатами: по мере приближения цифры становились выпуклыми. Опустившись в самое брюхо корабля, Шарлотта наугад открыла металлическую дверь и увидела мужчин, стирающих постельное белье в огромных, как автомобили, стиралках. Шарлотта замерла в дверях, чувствуя, как у нее подгибаются ноги, — она стояла, мигая от яркого света, наблюдая, как другие мужчины заправляют уже стираные простыни во вторую машину, которая, пропуская их через свои катки, выдавала их сухими и идеально отглаженными. В комнате стоял влажный жар, пропитанный запахом отбеливателя с кислым металлическим привкусом.
За спиной открылись двери лифта и засосали Шарлотту обратно в пассажирскую зону, из которой она на время выпала самым непостижимым образом. И вот уже она снова бродит по неотличимым друг от друга сумрачным коридорам, пропахшим моющими средствами и картошкой фри. Казалось, она осталась одним-единственным человеком на этом огромном корабле. И вдруг перед ней возникло видение — ее стюард Парос. Он стоял в самом конце коридора — то ли явь, то ли нет.
— Миссис Перкинс? — позвал Парос.
Ей захотелось бегом ринуться к нему, вжаться в него, обвив руками его шею, чтобы он поднял ее и понес в тишине через долгие километры, устланные ковровой дорожкой. А потом, оказавшись в ее каюте, они закажут два тирамису и будут кормить друг друга с длинных серебряных ложечек. Он будет держать ее в объятиях, а она не станет сопротивляться.
Шарлотта так долго подавляла все свои желания — не просто сексуальные, а саму тоску по внутреннему голосу, желающему вырваться наружу и рассказать о том, что же она хочет на самом деле. Она как сомнамбула брела по своей жизни — от мессы к бакалейному магазину, от магазина к дому, к обеденному столу, к своей постели. Шарлотта боялась, что стоит позволить пламени ее желаний разгореться, и оно поглотит ее.
— Миссис Перкинс, — сказал Парос, — это вы?
2 / Корд
Корд повернулся в кровати: глаза прожигали череп словно красные угли, во рту пересохло как в пустыне. Полтора года трезвости пошли псу под хвост. Потянувшись к тумбочке, Корд взял айфон и переставил калькулятор трезвости на ноль. Нет, сказал он сам себе, сегодня день первый, все заново.
Его предыдущий
Корд окончил Принстон в 2001 году, когда интернет уже вошел в силу. «Нью-Йорк Сити Венчурс», компания, основанная в 1998 году двумя членами гастрономического клуба «Тайгер Инн», в котором состоял Корд, буквально лопалась от денег, и Корд с удовольствием туда вложился, сразу же переехав в квартиру в Верхнем Вест-Сайде, купив мебель по интернету и притворившись трезвенником (в этом помогала выпивка). С 2001 года для венчурных капиталов, в том числе и для «Венчурс», все покатилось по наклонной, но Корд держался за свою работу, хотя компания приходила в упадок, а его прежние друзья обращались с ним как с хрустальным, заприметив его однажды на гей-параде. «Корд, ты что, гей?» — спросил его как-то Хаммерсмит за распитием напитков в ресторане «У Дориана».
Джекоби и Вайатт молча ждали ответа.
Корд кивнул, и живот свело спазмом.
— Надо же, вот бы не подумал, — сказал Джекоби и передернул плечами.
Кое-как «Венчурс» держались на плаву. К 2014 году в штате осталось всего шесть человек, но они смогли сохранить небольшой капитал. «Нам нужно менять
В Принстоне Корд больше всех дружил с Джорджи, тощей как плеть и бледной как смерть девушкой из Флориды. Их сплотило долгое просиживание в студенческой библиотеке, и они представляли из себя очень странную парочку: скрытый гомосексуалист и болезненно стеснительная девушка-гений. Но оба они любили рэп девяностых, попкорн из микроволновки и еще друг друга.