Семейный круиз

Корд был рад, что поделился с Ли. Пусть смутно, но он все еще помнил, что она всегда была его лучшим другом и союзником. Во время ее заплывов баттерфляем в бассейне YMCA или когда она сидела на лавочке со своей командой в серых фланелевых штанах поверх форменного купальника, она казалась непобедимой. Она была воином. Спасала Корда от гнева Уинстона, она всех их защищала. Как-то Ли застала Корда в слезах, потому что Уинстон заставил его вступить в команду по флаг-футболу, где над ним сразу же начали издеваться. Ли ворвалась на кухню, где Уинстон наливал себе спиртное, и сказала, что ему должно быть стыдно перед сыном. Да, да, именно так и сказала! А Уинстон ответил: «Ладно тебе, Ли-Ли. Парню нужны занятия спортом».

— Ему нужен отец, способный его защитить! — сказала Ли. Ей было тогда тринадцать, и она была самой смелой девчонкой в мире — с пропахшим хлоркой конским хвостиком, со звенящим от гнева голосом. И Уинстон уступил! Корд помнит, как стоял дома в коридоре, сжимая в руках новые бутсы с шипами — и какое же он испытал облегчение, когда к нему подошел Уинстон, вырвал из его рук бутсы и сказал:

— Ладно, забудь об этом. А бутсы я сдам обратно.

— Почему бы тебе не сказать, что любишь его? — сказала Ли, встав между ними и уперев руки в боки. Ничего не ответив, Уинстон вернулся в свою берлогу и захлопнул дверь.

Корд поднял глаза на сестру.

— Спасибо, — сказал он.

— Иди ко мне, — сказала она. Корд подбежал к Ли, и она обняла его. — Вместе мы справимся, я с тобой, — прошептала она. Позднее Корд понял, что такие же слова она хотела бы услышать и от других. Ведь Ли, так как она была старшей из них, не на кого было опереться, вот она и давала им защиту, которой не хватало ей самой.

Но после того, как Уинстон умер от сердечного приступа, Ли сильно изменилась. Она приходила домой, только чтобы переночевать. Если Корд заглядывал к ней в комнату поболтать, она ссылалась на усталость или занятость. И даже купила в скобяной лавке замок и установила его на свою дверь. Корд знал, как она стеснялась их тесного съемного жилища, и постепенно начал понимать, что Ли намеревается съехать, оставив их всех, включая его самого. Она считала себя лучше и выше всех этих мелочных обстоятельств. Как будто общение с неустроенными братом и сестрой изматывало ее. Это осознание было сокрушительным для Корда. К тому времени, когда Ли окончательно переехала в Калифорнию, она уже давно отстранилась от семьи. Даже теперь, видя перед собой сестру, Корд помнил, как сильно скучал по ней.

— И как мы поступим? — спросил Корд.

— Нас это вообще не касается, — ответила Ли. Такой ответ удивил Корда — он-то рассчитывал, что она придумает, как спасти Реган. Как это не касается? Ей что, наплевать на свою семью? Вот ему было не наплевать. Следом за Ли он забрался в автобус, чтобы занять свое место возле матери.

— Корд, что происходит? — спросила Шарлотта.

— Ничего, мама. Ничего не происходит. — Он так желал, чтобы все они были счастливы, — аж сердце разболелось.

Шарлотта поджала губы.

— Можно было не повторять два раза, — сказала она, а потом добавила со сдержанным ликованием: — Пусть будет праздник, праздник, праздник.

— Прямо сразу три праздника?

Она пожала плечами:

— Я это заслужила.

Когда все, наконец, уселись, Корд продолжал размышлять над словами матери. Он был из тех, кто считал себя недостойным праздника — но не оттого ли, что его собственная мать присвоила себе сразу три?

Не будет тебе никакого праздника, — твердил ему одинокий голос. — Ты трамплин, а не счастливый прыгун.

— Не хочу быть трамплином, — прошептал Корд. — Хочу быть счастливым прыгуном.

— Что ты сказал, дорогой? — переспросила Шарлотта.

— Я очень устал, — сказал Корд.

— Не говори так, — сказала Шарлотта. — С чего бы тебе уставать? Ведь тебе не семьдесят один, и ты не знаешь, что такое одиночество.

Корд прикусил язык и почувствовал во рту привкус крови.

Проехав через ворота крепостной стены толщиной в полтора метра, они сразу же попали в мир Средневековья: узкие улочки, песочного цвета дворцы, высокие шпили минаретов. Среди всего этого, словно муравьишки, бродили туристы в панамах, восхищенно указывая друг другу на башни и заглядываясь на витрины сувенирных магазинчиков. Корд смотрел на всю эту красоту с высоты своего сиденья. Миновав старую часть города, автобус выехал на широкое шоссе, натужно взбираясь в гору.

За окном простиралась панорама из терракотовых крыш, зеленые массивы, а вдали волнами ершились холмы. Когда автобус вырулил из-за поворота, повсюду уже было Средиземное море, серое, словно кобальт. На воде стояли два огромных круизных лайнера — элегантный «Кунард»[68] и аляповатый «Сплендидо Марвелозо» с алой водяной горкой.