Семейство Доддов за границей

Наша встрча съ папа въ кухн (такъ я назову комнату въ нижнемъ этаж этого мрачнаго дома) была трогательна, потому-что папа выпилъ много водки, желая поправить свой желудокъ посл отравы, и теперь ему воображалось, что мы въ Додсборо; папа обнималъ всхъ и поздравлялъ съ возвращеніемъ домой. Мама ужаснулась, думая, что онъ лишился разсудка, и съ нею началась истерика. Десятка два проводниковъ и прислуги тутъ же пили «schnaps», ли, курили, кричали, шутили, не обращая вниманія на наши страданія. Наконецъ намъ удалось отвести папа въ другую комнату и уложить въ постель, съ хорошимъ матрасомъ; тамъ былъ и каминъ, въ которомъ развели мы пріятный огонь, Мама успокоилась. Лордъ Дж. сдлалъ ей чай въ чугунномъ горшк и, вмсто чашки, съ рдкою находчивостью употребилъ въ дло свою бритвенницу. Мы вс отогрлись и развеселились.

Путешественники, занявшіе комнаты въ верхнемъ этаж, повидимому, имли съ собой довольно запасовъ, потому-что мимо насъ безпрестанно проносилъ лакей ихъ блюда, ароматическій запахъ которыхъ удивительно возбуждалъ нашъ аппетитъ. Лордъ Дж. уврялъ даже, что ему послышалось, будто-бы у нихъ хлопнула пробка шампанскаго. Мы хотли разузнать, кто эти путешественники; но проводники могли сказать намъ только, что путешественниковъ двое, джентльменъ и леди, и что они хали въ собственной карет англійскаго фасона.

— Надобно прибгнуть къ сильнымъ мрамъ, сказалъ наконецъ лордъ Дж. Я войду ошибкою въ ихъ комнату и познакомлюсь съ ними.

Мы старались уговорить его не длать этого; но, Китти, у него твердая воля и ничто не въ-состояніи поколебать его ршимости. Онъ ушелъ; хлопнула тяжелая дверь, потомъ хлопнула другая дверь; нсколько секундъ продолжалась пауза; наконецъ мн и Кери послышался веселый смхъ, затмъ опять настала тишина. Впрочемъ, быть-можетъ, намъ и слышенъ былъ бы какой-нибудь разговоръ, еслибъ мама въ это время не почивала: ея тяжелое дыханіе не давало ничего разслушать. Черезъ нсколько минутъ Кери послдовала примру мама; я одна осталась сидть у огня, и въ эти-то минуты одинокаго ожиданія длюсь моими мыслями съ милымъ своимъ другомъ, несравненною Китти.

Уже около трехъ часовъ ночи. На неб не видно ни мсяца, ни звздъ; повсюду мракъ. Втеръ завываетъ и, кажется, готовъ поколебать стны крпкаго нашего убжища. По-временамъ слышится громъ низвергающихся лавинъ. На нсколько миль кругомъ насъ снжная пустыня. А ты, Китти, спокойно почиваешь теперь или, быть-можетъ, ты нжно думаешь о своей Мери Анн, которая раскрываетъ теперь теб тайны своей души. Ахъ, не осуждай меня за ту странную смсь чувствъ и мыслей, которую ты найдешь въ этомъ письм: такова человческая жизнь. Бдное мое сердце наполнено и страхомъ и надеждою, и высокими замыслами и робкими опасеніями. Ахъ, еслибъ ты была со мною! У тебя нашла бы я совтъ, ободреніе, помощь.

Лордъ Дж. не возвращается. Чмъ объяснить это? Все смолкло въ угрюмомъ зданіи. Сердце мое стсняется опасеніями, замираетъ отъ боязни чего-то, мн самой неизвстнаго. Почтовый курьеръ прозжаетъ мимо этого зданія въ пять часовъ и, быть можетъ, я окончу свое письмо подъ вліяніемъ грустной тоски, которая теперь овладла мною.

Вообрази, мой другъ, какое mal-`a-propos. Кто наши сосды — какъ ты думаешь? Мистеръ и мистриссъ Гор-Гэмптонъ, подобно намъ, отправляющіеся въ Италію! Что можетъ быть непріятне, оскорбительне такой встрчи? Ты помнишь нашу прежнюю короткость, можно сказать, дружбу; помнишь, какимъ несчастнымъ обстоятельствомъ она была прекращена. Лордъ Джорджъ, возвратившійся наконецъ въ нашу комнату, сказалъ мн, что мистеръ и мистриссъ Гор-Гэмптонъ въ одномъ дом съ нами! Но, вмсто-того, чтобъ раздлять мое неудовольствіе, онъ, кажется, находитъ такое столкновеніе очень-милымъ и забавнымъ. Конечно, онъ не знаетъ характера мама, не знаетъ, на что она можетъ ршиться. Не знаю, чмъ это можетъ кончиться. Кажется, намъ прійдется пробыть здсь наступающій день; и вотъ, подъ одною кровлею, на вершин шплюгенскихъ Альповъ, бьются сердца, исполненныя ревностью, ненавистью, мщеніемъ, презрніемъ!

Я, со слезами на глазахъ, спросила лорда Джорджа: что намъ длать? Но онъ, повидимому, не понимаетъ затруднительности нашего положенія, потому-что отвчалъ: «Длать тутъ ровно нечего». Потомъ, на повторенные мои вопросы, онъ отвчалъ: «О, Гор-Гэмптоны люди лучшаго тона: отъ нихъ нельзя ожидать никакой непріятности. Будьте уврены, они съумютъ держать себя совершенно-прилично». Я не понимаю его словъ, Китти. Стеченіе обстоятельствъ, или, пофранцузскому выраженію, situation, очень-странно. Благовоспитанность, хорошій тонъ, соблюденіе приличій тогда только могутъ распутать непріятныя отношенія, когда об враждебныя стороны проникнуты этими прекрасными понятіями; но что произойдетъ, когда одинъ изъ враговъ неукротимъ и лишенъ всякой тонкости, всякой деликатности?