Семейство Доддов за границей

Ахъ, милая Китти, какъ восхитительны прелестныя ночи на террас, гд, слдя взоромъ за падающими звздами, прислушиваясь къ нжнымъ звукамъ далекой мелодіи, мы сидимъ, тихо нашептывая другъ другу свои чувства! Какъ тогда бьется сердце въ тактъ съ плескомъ озера о скалы прибрежья! Какъ восхищенъ духъ упоительною сценою итальянской ночи! Лордъ Джорджъ восхитителенъ; въ Италіи все существо его обновилось, оживилось. О! вы не знаете въ туманной-Англіи, что такое молодость, что такое жизнь. За Альпами, тамъ, на холодномъ Свер, онъ былъ похожъ на этихъ людей, у которыхъ разсчитаны вс движенія. Но какія сокровища скрывались въ этой бурной груди подъ корою условныхъ фразъ и чувствъ! Какъ страстенъ, какъ откровененъ здсь онъ! Онъ разсказалъ мн всю свою жизнь. Молодость его прошла въ Оксфорд, среди оргій и блестящихъ ученыхъ тріумфовъ; потомъ онъ былъ гусаромъ, сталъ членомъ парламента и покрылъ себя безсмертною славою на политическомъ поприщ. Но для меня было странно, Китти, что даже въ эти минуты безграничной откровенности онъ не касался воспоминаніемъ несчастныхъ узъ, убившихъ его жизнь; однажды, мн казалось, онъ былъ близокъ къ тяжелому признанію; оно трепетало на его устахъ; но онъ только вздохнулъ, тяжело вздохнулъ и сказалъ: «Остается разсказать еще эпизодъ моей жизни самый печальный, самый ужасный эпизодъ ея… но я не въ силахъ говорить о немъ теперь». Мое сердце сильно билось; но онъ былъ погруженъ въ свою печаль. Наконецъ онъ прервалъ долгое молчаніе, пламенно прижалъ мою руку къ своимъ губамъ и вскричалъ: «А когда пріидетъ время говорить о томъ, прійдетъ мн съ нимъ вмст часъ повергнуть къ ногамъ вашимъ имя и богатство моё, назвать васъ нжнйшимъ изъ всхъ именъ, именемъ…» Вообрази же, Китти, что въ эту самую минуту, когда ршительное признаніе было почти высказано, въ этотъ самый мигъ сестра моя, незнающая деликатности въ подобныхъ случаяхъ, подошла къ намъ, спрашивая у меня, гд лимоны, нужные для лимонада папа! Я никогда не прощу ей этого безчувственнаго поступка. Оправданіе, которое она потомъ придумала, еще боле увеличиваетъ вину ея. Вообрази, когда мы пришли въ мою комнату, она сказала:

— Я была уврена, что теб будетъ очень-пріятенъ случай избавиться отъ этого скучнаго лорда Тайвертона.

О, Китти, еслибъ ты видла, еслибъ ты слышала того, о комъ она такъ выражалась! Но я только сказала ей:

— Такое замчаніе свидтельствуетъ о необыкновенной вашей проницательности; вы, Кери, первая открыли, что лордъ Тайвертонъ скучный человкъ.

— Я хотла только сказать, что его вчные толки о себ салонъ наконецъ должны наскучить, и что занимательнйшій человкъ въ мір будетъ боле интересенъ, если иногда будетъ говорить о чемъ-нибудь, кром себя…

— Какъ, напримръ, капитанъ Моррисъ, рзко сказала я.

— Пожалуй, сказала она, улыбаясь: — капитанъ Моррисъ даже совершенно не говоритъ о себ. Съ этими словами она вышла изъ комнаты.

Замчаніе Кери объясняется тмъ, что она завидуетъ высокому положенію, какое занимаетъ въ свт лордъ Джорджъ. Она понимаетъ, какъ жалокъ ея капитанъ передъ нимъ; а чувство это неочень-пріятно. Впрочемъ, она должна знать, что я готова сдлать все, зависящее отъ меня, чтобъ уменьшить бездну, раздляющую этихъ двухъ людей; но видитъ также, что уничтожить ее выше моихъ силъ; но ужь это не моя вина.

Ты отдаешь справедливость моему сердцу, Китти, выражая свою увренность въ томъ, что я желаю всякаго счастія доктору Бельтону; я желаю ему успховъ на новомъ поприщ дятельности. Но мое знаніе свта и жизни увряетъ меня, что лучше было бъ ему остаться въ той скромной сфер, которая такъ соотвтствуетъ его талантамъ. Ты говоришь мн, что въ Дублин онъ имлъ счастіе на одномъ обд познакомиться съ графомъ Дервудомъ, нашимъ посланникомъ въ Испаніи, который былъ такъ пораженъ его дарованіями, знаніями и скромностью, что предложилъ ему быть медикомъ при посольств, и что докторъ Б. принялъ это предложеніе. Конечно, оно очень-лестно; но разсказъ твой совершенно-невроятенъ. Позволь теб сказать, что, по всей вроятности Б. обязанъ своимъ счастіемъ единственно вліянію лорда Тайвертона графъ Дервудъ его дядя. Если даже допустить, что графъ и ничтожный деревенскій докторъ встртились за обдомъ (что вовсе неправдоподобно), то вроятно ли, чтобъ завязался между ними разговоръ? А если даже и сказалъ ему графъ что-нибудь, то разв два-три бглыя слова о холер, или что-нибудь подобное, и заговорилъ съ другими собесдниками, не дожидаясь его отвта. Согласись, что тутъ некогда и не въ чемъ было Б. обнаружить свои достоинства. Я прямо спрашивала объ этомъ лорда Дж.; сначала онъ не хотлъ признаться, но потомъ, улыбаясь, сказалъ: «Что жь, вдь съ моей стороны было очень-ловкою продлкою удалить доктора въ Испанію; вдь онъ былъ встарину вашимъ обожателемъ — не правда ли?»

Ты видишь, какъ просто произошло это, повидимому, странное возвышеніе доктора Б. мы начинаемъ сильно безпокоиться о Джемс. Онъ ухалъ уже съ мсяцъ, а мы не получали отъ него еще ни строки. Письмо твоего брата къ нему лежитъ, ожидая его или адреса его. Итакъ, и Робертъ ничего не знаетъ о его судьб?