Семейство Доддов за границей

сочувствовать мн, обуреваемой, почти сокрушаемой ураганами, свирпствующими въ пучинахъ широкаго океана жизни?

Не хочу говорить теб о прошедшемъ; если въ чужихъ краяхъ научаешься чему-нибудь, то боле всего — не возвращаться къ минувшему. Недля здсь — полстолтія. Кто вспоминаетъ о вчерашнемъ, подвергается опасности получить имя человка скучнаго. Вроятно, энергія, съ которой иноземцы устремляются къ настоящему, придаетъ имъ неоспоримое превосходство надъ нами во всемъ, что составляетъ общественную прелесть, рождаетъ въ нихъ пламенный энтузіазмъ даже къ тому, что мы назвали бы мелочами, жаркое стремленіе даже къ тому, что у насъ показалось бы маловажнымъ!

Ты не поврила бы, Китти, какое непріятное существо англичанинъ, небывшій никогда за границею, еслибъ такіе люди не представлялись ежеминутно твоимъ глазамъ. Его гордость, его угловатость, принужденность, его безграничная самоувренность, его презрніе ко всмъ и ко всему, начиная съ благовоспитанности до грамматики — невыносимы. Поставь его подл любезнаго француза, нжнаго нмца, восторженнаго итальянца — какая противоположность! Какъ они пламенны и покорны, какъ благодарны за каждую вашу улыбку! И вы чувствуете все могущество своихъ взоровъ, всю прелесть вашего разговора.

И съ какою проницательностью замчаютъ они ваши совершенства! Не только великолпіе вашихъ волосъ, красоту бровей, граціозность ножки, но тайныя мечты вашего воображенія, игривые капризы вашей фантазіи — все угадываютъ они какимъ-то волшебствомъ. Мн кажется, что англичане не умютъ понимать женщинъ, потому пренебрегаютъ, презираютъ ихъ. Иностранцы, напротивъ, чтутъ женщинъ, поклоняются имъ. За границею ухаживаютъ за нашимъ поломъ съ необыкновенной обворожительностью!

Причина различія между нашими и заграничными мужчинами, вроятно, та, что у насъ много есть путей жизни, совершенно-недоступныхъ женскому вліянію. Въ чужихъ краяхъ, Китти, мы можемъ быть всмъ, чмъ только захотимъ; можемъ избрать себ политическое, литературное, артистическое, фешенэбльное поприще; можемъ быть очаровательны и являться повсюду, или эксклюзивны и принимать только немногихъ избранныхъ; можемъ заниматься государственными длами и толковать о политической экономіи; можемъ длаться львицами, любить сигары и мужское общество, говорить о скандалахъ и закулисныхъ приключеніяхъ, носить самые фантастическіе костюмы и держать себя независиме самихъ мужчинъ.

Вижу (или воображаю) твое удивленіе отъ такихъ разсужденій; слышу твое восклицаніе: «откуда и какъ узнала Мери Анна такія вещи?» Охотно объясню теб, несравненная моя Китти, потому-что даже задушевная бесда съ милою подругою моего дтства не такъ для меня пріятна, какъ наслажденіе говорить о новомъ друг, о женщин, которой имя произношу съ восторгомъ.

Знай же, что, посл разныхъ случайностей, о которыхъ было бы слишкомъ-долго разсказывать, мы перехали изъ Брюсселя въ Люттихъ, гд бдная мама занемогла такъ, что это задержало насъ нсколько недль. Болзнь мама, конечно, набросила грустную тнь на пребываніе наше въ Люттих и лишила меня невыразимаго наслажденія, какое принесло бы посщеніе мстъ, столь живо-описанныхъ въ восхитительномъ роман Вальтера Скотта, «Квентинъ Дорвардъ». Я познакомилась только съ древнимъ дворцомъ князей-епископовъ и вынесла оттуда, какъ сувениръ, превосходную кружевную оборку и пару золотыхъ серегъ, древняго фасона; эти вещи были необходимы для костюма moyen-^age, которыя сдлала себ и о которомъ скажу посл.

Но Люттихъ не нравился никому изъ насъ. Мама не спала по ночамъ; папа только почти и длалъ, что спалъ день и ночь; бдняжка Джемсъ изсыхалъ надъ книгами; мы съ Кэри теряли всякую свтскость! Потому, наконецъ, мы отправились въ Аахенъ, думая прохать прямо на Рейнъ. Однако въ аахенской гостинниц Quatre Saisons, гд мы остановились, нашелся запасъ превосходнаго портвейна, который былъ привезенъ какимъ-то умершимъ на-дняхъ англичаниномъ для собственнаго употребленія, и папа ршился не вызжать изъ гостинницы, пока не кончитъ этого вина. Къ-счастью, его только было семь дюжинъ, иначе намъ пришлось бы прожить въ Аахен гораздо-боле трехъ недль.

Впрочемъ, нельзя сказать, чтобъ тамъ не было никакихъ удовольствій. Поутру прогуливаются вокругъ зданія минеральныхъ водъ, гд пьютъ срныя воды подъ звуки мелодической музыки; но, говоря словами Джемса, вод, въ которой разведены гнилыя яйца, самъ Донизетти не придастъ вкуса. Потомъ завтракаютъ; посл завтрака составляютъ кавалькады, партіями отъ пятнадцати до двадцати особъ, и здятъ по окрестностямъ; день заключается баломъ въ «салонахъ», куда являются въ полутуалет, или даже одтыя запросто. О «салонахъ» нельзя не сказать двухъ-трехъ словъ. Это рядъ шести или семи большихъ залъ, съ большими претензіями на великолпіе; по-крайней-мр плэфоны превосходны, архитравы дверей и оконъ покрыты украшеніями; но они невроятно-грязны, отвратительно-грязны. Въ однхъ залахъ читаютъ газеты, въ другихъ сидятъ и толкуютъ, въ одной танцуютъ; но магнитъ, притягивающій, повидимому, всхъ — дв комнаты, въ которыхъ играютъ въ rouge et noir и въ рулетку.