Семейство Доддов за границей

«Разумется, ты была уврена» сказала я про-себя: «именно такого стараго дурака теб и нужно было. Но и я подйствую на его сердце, или буду не Джемима Доддъ!»

— Слышали ль вы когда-нибудь о такомъ ужасномъ дл? сказала она, все продолжая рыдать.

— Никогда, никогда, вскричалъ онъ, сжимая руки на груди. — Я не думалъ, чтобъ натура человческая была способна къ такому безчеловчному обращенію съ молодостью, красотою, прелестью. Такъ можетъ поступать только бразильскій плантаторъ!

— Ахъ, мистеръ Доддъ!.. сказала она, смотря ему въ глаза.

— Въ Африк, подъ тропиками, сказалъ онъ: — могутъ найдтись такіе изверги; но въ нашихъ странахъ, въ нашемъ вк…

— Ахъ, мистеръ Доддъ! повторяла она: — только въ ирландскомъ сердц живутъ такія благородныя чувства!

Хитрая тварь! она инстинктомъ знала нжнйшую струну въ его душ, потому-что дйствительно, если чему не можетъ онъ противостоять, то именно призыву къ его ирландской душ! И чтобъ дать вамъ понять, Молли, всю силу ея коварства, скажу, что она открыла эту слабость въ К. Дж., не проживъ съ нимъ мсяца, между-тмъ, какъ я замтила это только черезъ восемь или девять лтъ замужства!

Дв или три минуты я была такъ взволнована и поражена, что не могла ни подслушивать, ни подсматривать; но, оправившись, я увидла, что ея рука лежитъ въ его рук, и она говоритъ самымъ нжнымъ голосомъ:

— Итакъ, я могу разсчитывать на вашу доброту, могу быть уврена въ вашей дружб?…

— Можете, можете, madame! сказалъ онъ.

Да, Молли, онъ называлъ ее madame!

— Еслибъ кто-нибудь былъ столь жестокъ, неблагороденъ, или низокъ, сказала она, рыдая:- чтобъ клеветать на меня, вы будете моимъ покровителемъ; подъ вашей кровлей найду я убжище. Вашъ характеръ, ваше положеніе въ обществ, почетное мсто, какое всегда вы занимали въ свт, ваше родительское достоинство, ваши лта — все это будетъ служить лучшимъ опроверженіемъ всякому скандалу, какой можетъ изобрсти злоба; ваши почтенныя сдины…

Въ этотъ самый моментъ я услышала, что кто-то идетъ быстрыми шагами, потому-что застучалъ опрокинутый горшокъ цвтовъ и у меня едва осталось время удалиться въ мою комнату, гд я бросилась на постель и рыдала два часа.

Много перенесла я непріятностей, Молли. Ни одна женщина, я думаю, не видла столько огорченій и горя, какъ я. Со дня моего, можно сказать неравнаго брака, съ К. Дж. до настоящей минуты, я только переходила отъ одного терзанія къ другому. Но, мн кажется, никогда не плакала я такъ искренно, потому-что ни ошибиться, ни обмануться было нельзя: — я слышала все своими ушами, видла все своими глазами!

Я слышала ихъ планы и предположенія, слышала какъ они радуются, что онъ пожилыхъ лтъ, что онъ отецъ взрослыхъ дтей, и потому никто не будетъ подозрвать, чмъ онъ занимается. Эти почтенныя сдины, какъ назвала она, будутъ свидтельствовать за него.

Ахъ, Молли! не правда ли, это было слишкомъ-низко? Можно ли поврить, что въ мір есть столько коварства? Нтъ, я никогда не врила тому. Я думала, что испытала довольно обмановъ въ Ирландіи; я знала, какъ безсовстно крадутъ у меня шерсть, знала, что Матвй мошенничаетъ — но все это ничто въ сравненіи съ измной, жертвою которой стала я теперь!

Успокоившись нсколько, я послала за Мери Анной и разсказала ей все; но какая испорченность души! она не хотла согласиться со мною ни въ чемъ. «Мистриссъ Горъ показывала какія-нибудь дловыя бумаги», говорила она: «у этой женщины какая-нибудь тяжба, или, быть-можетъ, какъ у насъ, дло по наслдству, и ей нужно посовтоваться объ этомъ». Но какъ нелпо такое предположеніе! Конечно, для-того, чтобъ дать подобный совтъ, нтъ необходимости быть отцомъ семейства. И вотъ, Молли, я оставалась одинока, но имя ни въ комъ ни опоры, ни помощи! Въ первый разъ съ тхъ-поръ, какъ нахожусь за границею, желала я быть въ Додсборо. Нтъ, К. Дж. не ршился бы вести себя подобнымъ образомъ въ Ирландіи, гд были бъ на него обращены глаза всхъ сосдей.

Тяжкую ночь провела я, Молли, потому-что Мери Анна не оставляла моей комнаты, продолжая спорить со мною, стараясь убдить меня, что я ошибаюсь, и что если буду поступать сообразно моему заблужденію, то погублю всхъ насъ. «Теперь мы нашли», говорила она: — «самый благопріятный, невроятно-счастливый случай быть введены въ лучшее общество. Мистриссъ Г. аристократка, въ короткихъ сношеніяхъ со всми членами фёшёнэбльнаго свта: если мы поссоримся, даже просто будемъ имть легчайшую непріятность съ нею, чмъ опять мы будемъ? Кто захочетъ принять насъ? У насъ ужь и безъ того много препятствій къ успху въ обществ; уродливый костюмъ папа, имя „Доддовъ“, уже довольно вредятъ намъ, и только величайшій тактъ и геніальнйшій образъ дйствій могутъ превозмочь эти неудобства. Мы, говорила Мери Анна: — пускаемся въ море, рискуя всмъ въ мір; не будемъ же отталкивать лоцмана…» прекрасный лоцманъ — женщина, которая низвергаетъ въ пучину все наше семейство!

Но, такъ или иначе, Мери Анна уговорила наконецъ меня обуздать мои чувства, довольствоваться наблюденіемъ за ихъ поведеніемъ: они не могутъ предполагать, что мн все извстно, и слдовательно я могу быть уврена, что поймаю ихъ.