Семейство Доддов за границей

Я никогда не видывалъ и, быть-можетъ, не увижу ничего, столь прекраснаго. Лучшимъ свидтельствомъ, съ какимъ восторженнымъ восхищеніемъ скакалъ я въ галопъ по этой прелестной мстности, можетъ служить, что я совершенно забылъ обо всемъ, кром чудной картины, лежавшей передъ моими глазами. Ирландія, Додсборо, налоги на содержаніе бдныхъ, акцизы, тяжбы, мои затруднительныя обстоятельства, даже самая мистриссъ Д.- все исчезло, оставляя мсто невозмутимому, безграничному наслажденію. Какъ интересенъ, какъ новъ для меня былъ этотъ видъ! Деревушки, разбросанныя по обрывамъ, опоясывающимъ рку; старинныя башни и развалины стнъ, построенныхъ еще римлянами; огромныя фуры, уступающія намъ дорогу; плесканье волнъ, громкіе крики, несущіеся съ Рейна; огромный плотъ, медленно-спускающійся по рк, и вдругъ — вс головы обнажаются, вс колни преклоняются: это идетъ процесія къ часовн, стоящей на вершин горы, и вьющаяся тропинка, по которой движется ходъ, покрыта двушками, голоса которыхъ летятъ къ намъ въ мелодическомъ хор. Ахъ, Томъ! вся эта сцена была полна очаровательности, и ненужно было моего внутренняго голоса, чтобъ погрузить меня въ упоеніе. Чтожъ говорилъ мн внутренній голосъ, спросите вы? Вотъ что, милый другъ: «Кенни Доддъ, куда и зачмъ ты дешь? Кто сидитъ подл тебя? Мистриссъ Доддъ, или женщина, чуждая теб?

Вы скажете, что такія размышленія не могли придавать новой упоительности наслажденію, что они должны были возмущать его — да, возмущали бы, еслибъ были сильны и ясны; но это были только неясныя мечты, минутно-пробгающія по воображенію тни, которыя возвышали мое удовольствіе какимъ-то страннымъ вліяніемъ, необъяснимымъ для меня. И еслибъ моя совсть была такъ неучтива, что спросила бы меня: „Кенни Доддъ, не дурно ли ты длаешь?“ я сказалъ бы: „да“ съ какимъ-то самодовольнымъ чувствомъ. Мн кажется, милый Томъ, что человческое сердце, по-крайней-мр на ирландскомъ язык, необъяснимая, непонятная книга. Объясни мн, почему иногда бываешь такъ самодоволенъ, длая то, чего бы не должно длать?

Вы скажете: „но какое жь отношеніе все это иметъ къ мистриссъ Горъ Гэмптонъ?“ Ршительно никакого. Моя идиллія показываетъ только, что начало невсегда бываетъ согласно съ концомъ.

— Какая это деревня, мистеръ Доддъ? шепчетъ нжный голосъ изъ глубипы кареты.

— Это Андернахъ, мадамъ, отвчаю я, раскрывая своего „Путеводителя“: — это одинъ изъ древнйшихъ городовъ на Рейн. Римляне называли его…

— Нисколько не интересно, какъ называли его римляне. Нтъ ли какой-нибудь легенды объ этомъ древнемъ замк? Врно, есть; пожалуйста, найдите.

Я продолжаю читать о Друз и римскомъ лагер.

— Ахъ, не то, не то! съ хохотомъ кричитъ она.

— Въ Андернах есть дв особенныя отрасли торговли: мельничные жернова… Она зажимаетъ мн ротъ рукою; я не могу читаться она продолжаетъ: „Теперь я вспомнила легенду. Былъ давно когда-то Зигфридъ, графъ-палатинъ рейнскій; онъ, по возвращеніи изъ крестоваго похода, былъ убжденъ клеветниками, что его жена была неврна ему…

— Какъ это дурно! то-есть со стороны графа.

— Да, онъ выгналъ ее, какъ измнницу; она бжала за Рейнъ въ эту гористую землю, которая передъ нами и которая вся тогда была покрыта непроходимымъ лсомъ. Тамъ провела она долгіе, долгіе годы въ одиночеств, безъ друзей, безъ всякой защиты и помощи. Тогда не было мистеровъ Доддовъ, или, по-крайней-мр, она не имла счастія встртить одного изъ нихъ.

Я съ чувствомъ вздыхаю, подъ вліяніемъ ея взора; она продолжаетъ:

— Наконецъ однажды, утомленный охотою, отставъ отъ своей свиты, жестокій графъ слъ отдохнуть у ручья; прелестная красавица, въ граціозной, но чудной одежд изъ звриныхъ шкуръ…

— Но вдь конечно не она своей рукой убила ихъ? вставляю я свое замчаніе.

— Какъ вы смшны! Разумется, нтъ, и говоря это, она закутывается своею собольею мантильею и гладитъ ея нжный мхъ своею еще боле нжною ручкою. — Графъ вскакиваетъ на ноги, и въ мигъ узнаетъ ее, и въ то же мгновеніе такъ пораженъ ея удивительнымъ спасеніемъ въ дремучемъ лсу, что выслушиваетъ ея оправданія и ведетъ съ торжествомъ въ свой замокъ оклеветанную, но невинную супругу. Да, мн кажется, люди прежде были лучше, нежели теперь; были скоре готовы прощать, или, врне выражаясь, боле доступны истин и ея благороднымъ дйствіямъ.

— Ну, этого не скажу, возразилъ я глубокомысленно: — звриныя шкуры наводятъ нкоторое сомнніе и — при этомъ замчаніи моемъ она такъ весело и долго хохочетъ, что я, увлеченный веселостью, хохочу и самъ по ея примру, хоть и не знаю, что у ней на ум.

Мы скоро оставили за собою Андерцахъ и показались по самому берегу быстраго Рейна, по прекрасной дорог, идущей, почти въ уровень съ ркою, которая здсь на нсколько миль становится мене-капризна и живописна.