Семья Звонаревых. Том 1

– Ну хотя бы немного о музыке, о поэзии или, на самый худой конец, о новых открытиях, – попросила она.

– Могу рассказать о новейшем способе лечения чесотки, – шутливо предложил Краснушкин.

– Как тебе не стыдно говорить такое за столом, – бросила ему укоризненно Катя.

Наконец как-то случайно завязался общий разговор об успехах авиации за границей, о полётах американцев братьев Райт[43], французов Сантос-Дюмона[44] и Фербера[45], датчанина Элехамера[46].

– Мы и тут отстаём с первых же шагов от других стран, – вырвалось с досадой у Вари.

– И самое обидное то, что первые-то шаги сделаны у нас, – подчеркнул Звонарёв. – Ломоносов, Лодыгин[47], Можайский[48], Циолковский… Сколько смелых проектов, замечательных замыслов, и всё это держится у нас под спудом… А в это время идеями наших учёных пользуются иностранные дельцы… Частная инициатива у нас слишком слаба, нет нужных капиталов, а заграница нам их не даёт. Ей выгоднее будет продавать нам готовые аэропланы, чем создавать у нас авиационные заводы… Словом, мы начинаем скатываться на положение Турции, Китая и других отсталых стран или даже колоний.

– К сожалению, это горькая истина, – подтвердил Краснушкин. – У нас уже давно нет самостоятельной внешней политики. Она диктуется нам парижскими банкирами.

– Куда же смотрят царь и его министры? – спросила Юдифь.

– Они-то и продают нашу самостоятельность французам за те займы, которые мы оттуда получаем для подавления внутренних беспорядков, – загорелся Краснушкин. – Только наивные и весьма недалёкие люди могт думать о том, что те же французы дают нам деньги из чувства глубокой дружбы или за наши прекрасные глаза. Нет. Нам приходится расплачиваться политическим и экономическим порабощением…

– Боже, опять политика! – закатила глаза Катя и, прервав мужа, начала делиться впечатлениями о последних концертных выступлениях Шаляпина, Собинова и Неждановой. Разговор о музыке затянулся допоздна…

Первой ушла Блюмфельд. Прощаясь с ней, Звонарёвы приглашали её заходить почаще.

– Спасибо за приглашение, но я постараюсь бывать у вас только при крайней необходимости, – сказала Юдифь. – Не хочу подводить Варю. Больше буду звонить к Сергею Владимировичу на работу, как бы по его личным делам…

Когда она ушла, Варя поинтересовалась, какое впечатление осталось о Юдифи у Краснушкиных.

– Она довольно застенчива и скрытна, – определила Катя. – Заметьте, весь вечер она меньше говорила, а больше слушала.

– И всё же Юдифь молодец, что пришла и объяснила все! – сказал Краснушкин. – Мне кажется, она честная девушка, не способная ни на какие подлости. Я сказал бы даже, мужественная. Ведь протест за её человеческое достоинство может дорого обойтись ей.

– Я верю ей! – твёрдо промолвила Варя.

– Верить – не такая уж заслуга. Надо знать, а не верить, – наставительно произнёс Краснушкин.

– Значит, ты и мне не веришь? – поддела его Катя.

– Что ты, что ты, бог с тобой! – замахал руками доктор. – Лучшей жены, чем ты, мне никогда не сыскать.

– Видишь, как настоящие мужья ценят своих жён – не то что ты! – обернулась Варя к Звонарёву.

– Чем же Серёжа не нравится вам? – спросил Краснушкин.

– Слишком спокоен и хладнокровен, – пожаловалась Варя. – Иногда мне хочется, чтобы он даже побил меня, лишь бы вышел из своего равнодушного состояния.

– Только такой уравновешенный муж и нужен тебе, иначе беда, накуролесишь бог знает что! – заключила Катя.

Глава 20

По пути в Питер Блохин остановился на несколько дней в Москве. Ехать в столицу под своей настоящей фамилией он опасался: слишком приметна она. Да и жандармы, конечно, не забыли того, как он вывез на тачке генерала Майделя. «Попадись только в руки полиции, и она раздует дело, припишет сотни небылиц и других преступлений, чтобы только отправить меня куда-нибудь подальше, в Сибирь», – соображал Блохин.

Нужен был паспорт на чужое имя. Но где достанешь его? Прежде всего, он отправился на квартиру Серёгина, на Пресню, но Серёгин уже давно выехал оттуда. Соседи, знавшие Серёгина, не могли сказать Блохину – то ли он остался в Москве и только переменил квартиру, то ли совсем покинул Москву. Блохин не знал ни одного явочного адреса, а пускаться в розыск Серёгина по Москве было рискованным делом: или на шпика нарвёшься и сразу угодишь в лапы к жандармам, или же подпольщики посчитают его за агента полиции и тогда тоже несдобровать. Если бы у Блохина были знакомые в Москве, тогда не пришлось бы болтаться по улицам и ночлежкам. Но бродячий образ жизни, да ещё с бумагами Гордеева в сундуке, был весьма рискован.