Сестра Керри (Sister Carrie)

Once he paused in an aimless, incoherent sort of way and looked through the windows of an imposing restaurant, before which blazed a fire sign, and through the large, plate windows of which could be seen the red and gold decorations, the palms, the white napery, and shining glassware, and, above all, the comfortable crowd.	Случайно и бессознательно он остановился у окна большого ресторана с ярко светящейся вывеской. За зеркальным стеклом виднелись пальмы, белоснежные скатерти, сверкающие серебро и хрусталь. И за столиками - веселая толпа.
Weak as his mind had become, his hunger was sharp enough to show the importance of this.	Как ни ослабел рассудок Г ерствуда, голод все же сильно давал себя знать.
He stopped stock still, his frayed trousers soaking in the slush, and peered foolishly in.	Бедняга застыл на месте; бахрома его рваных брюк впитывала в себя грязь с панели.
"Eat," he mumbled.	- Ешьте! - пробормотал он.
"That's right, eat.	- Правильно: ешьте!
Nobody else wants any."	Другим не нужно!
Then his voice dropped even lower, and his mind half lost the fancy it had.	Затем его голос упал до шепота, и он пробормотал, уже забыв то, о чем только что думал:
"It's mighty cold," he said.	- Здорово холодно!
"Awful cold."	Дьявольски холодно!
At Broadway and Thirty-ninth Street was blazing, in incandescent fire, Carrie's name.	На углу Бродвея и Тридцать девятой улицы пылали выведенные электрическими лампочками слова:
"Carrie Madenda," it read, "and the Casino Company."	"Керри Маденда".
All the wet, snowy sidewalk was bright with this radiated fire.	Под этой рекламой искрился занесенный снегом тротуар.
It was so bright that it attracted Hurstwood's gaze.	Яркий свет привлек внимание Герствуда.
He looked up, and then at a large, gilt-framed posterboard, on which was a fine lithograph of Carrie, lifesize.	Он поднял глаза и в огромной золоченой раме увидел афишу, где Керри была изображена во весь рост.
Hurstwood gazed at it a moment, snuffling and hunching one shoulder, as if something were scratching him.	Герствуд с минуту поглядел на афишу, шмыгая носом и передергивая плечом, как будто оно у него чесалось.
He was so run down, however, that his mind was not exactly clear.	Он был так измучен, что плохо соображал. - Это ты! - произнес он наконец, обращаясь к изображению. - Я был недостаточно хорош для тебя, а? Он стоял, пытаясь думать связно, но это было уже почти невозможно для него. - У нее денег сколько угодно, - продолжал он. - Пусть она и мне даст немного! Он направился к боковому входу, но тотчас забыл, что собирался сделать, и остановился, глубоко засунув руки в карманы. Вдруг он вспомнил. Вход для артистов! Вот что ему нужно!
He approached that entrance and went in.	Он подошел к двери и открыл ее.
"Well?" said the attendant, staring at him.	- Тебе чего? - окликнул его швейцар.