Пьянство было большой проблемой для Норвегии, но благодаря «гётеборгской системе», которая предполагала контроль за продажей алкоголя, удалось существенно снизить и потребление крепких напитков, и преступность. Тюрьмы стоят практически пустые. Только один человек сидит за убийство, да и тот финн! Заключенных отправляют на исправительные работы, к примеру на осушение болот. Левин также рассказал, как в обществе Петра Прохорова, знаменитого доктора из Ямбурга, посещал Бодсфенглет, тюрьму в Христиании. Заключенный, работавший там библиотекарем, показывал им две книги Толстого на русском языке. Узнав об этом, Толстой широко улыбнулся, а когда он улыбался и радовался, на его бородатом лице появлялась «совершенно детская кротость, а глаза сияли, точно пара невинных детских глаз».
После завтрака Толстой вернулся к работе и скрылся в кабинете, а остальные занялись своими делами. Сухотин с Левиным отправились осмотреть имение. Шли по большой аллее с огромными деревьями. Зять объяснил, что эту аллею Толстой разбил сам. Фруктовый сад он тоже посадил собственными руками. Показал Сухотин и место, где по решению Толстого когда-нибудь будут покоиться его земные останки.
Обед подали в два. Все уже сидели за столом, когда появился Толстой – легкий и энергичный, в белом шерстяном свитере, своей любимой одежде. На столе были только вегетарианские блюда: овсяная каша с маслом, суп с лапшой, щи из кислой капусты, картофельные котлеты и морковный пудинг. Все блюда запивались квасом. Обещание Софьи Андреевны в честь гостя забить к ужину курицу заставило Левина запротестовать. Вегетарианские блюда на вкус были совершенно прекрасны.
Толстой преимущественно молчал, сохраняя серьезное выражение, но иногда обращался к Левину с вопросами о Норвегии. Кстати, как долго он может оставаться в Ясной Поляне? Из-за плотной программы Левин был вынужден вернуться в Москву в тот же день. В таком случае он может остаться до последнего поезда, который отбывает в половине двенадцатого, предложил Толстой.
После обеда Толстой захотел проехаться верхом в компании Маковицкого. Во дворе собралось много крестьян. Одни пришли взять книги, другие за денежной помощью, третьи с жалобами на государственных служащих. Каждому так или иначе помогли.
Потом Толстой снова заговорил о Бьёрнстьерне Бьёрнсоне: «Когда моя старшая дочь (Татьяна. –
В седло Толстой сел сам. С ловкостью двадцатилетнего управляя лошадью, он тронулся в путь вместе с доктором и вернулся лишь через два часа. В это время гостем занималась Софья Андреевна: рассказывала о своей работе, связанной с изданием полного собрания сочинений Толстого, и о проблемах, которые постоянно создают власти. Она рано вышла замуж, и поэтому ей от многого пришлось отказаться. Речь зашла о Конгрессе мира, который должен был проходить в Стокгольме годом ранее. Левин рассказал, что некоторые газеты утверждали, будто конгресс отменили потому, что в нем собирался участвовать Толстой. Вот это Левин просто обязан рассказать Толстому! «Но разве это его не огорчит?» – удивился Левин. Софья Андреевна запротестовала: «Вовсе нет. Больше всего он хочет, чтобы его преследовали. Ему бы понравилось, если бы преследовали только его и не преследовали по его вине других».
Левин рассказал, как он еще два года тому назад предлагал присудить Толстому премию мира518
. Если это не получится, норвежский народ мог бы провести сбор средств и организовать летний лагерь под названием «Толстой» для отдыха детей из малообеспеченных семей. Левин попросил Бьёрнстьерне Бьёрнсона поддержать его инициативу, и тот ответил открыткой: «Охотно поддерживаю. Я разговаривал с его дочерью в Риме. Но не могу присутствовать в качестве гостя или докладчика. У меня очень много всего. Ваш Б. Б.»519. Премию мира Толстой тогда не получил, поскольку норвежский комитет не пожелал награждать анархиста. И об этом Левин тоже должен рассказать Толстому, считала Софья Андреевна.