Северные гости Льва Толстого: встречи в жизни и творчестве

В ответ на вопрос об отношении к детям в Норвегии Левин рассказал о норвежской организации защиты прав детей Vaergeraadet и заботе, которой окружаются дети из проблемных семей. «Какая славная страна! – воскликнул Толстой. – А может ли человек делать все, что хочет, в Норвегии?» «Да, если это не противоречит закону», – ответил Левин. «А если явится большой дурак, вроде меня, который не знает законов, разве тогда нет риска, что его бросят в тюрьму?» – шутя поинтересовался Толстой. И как, к слову, прошла бескровная революция Норвегии в 1905 году, когда страна отделилась от Швеции? Левин рассказал о сильном чувстве ответственности народа, которое усилилось пониманием «долга по отношении к родине и любовью к свободе».

Толстой вдруг недовольно воскликнул: «А финны не рады тому, что Россия не дает им служить в армии; им не разрешают принимать участие в убийствах».

«Финский вопрос» Левина не интересовал. Он спросил, приедет ли Толстой в Стокгольм, если Конгресс мира будет проводиться в текущем году. Разумеется, да, ответил Толстой. Левин в шутку пообещал, что в таком случае тоже приедет в Стокгольм и увезет Толстого в Кристианию, раз уж он будет так близко. Толстой улыбнулся: «Почему бы и нет. Норвегия кажется настоящим раем! Да, хочу на самом деле поехать к вам. А знаете, это даже хорошо, что у вас такой плохой климат, потому что он мешает всевозможным приживалам приезжать к вам. К вам бы ринулись толпы приживалов. У вас же есть туристы, да? Надо надеяться, что все эти приживалы к вам не поедут»525.

В Норвегии нет бродяг, объяснил Левин. Но с русскими беженцами, приехавшими в Норвегию после революции 1905 года, возникают проблемы. Они берут кредиты на вымышленные имена и без предупреждения бросают работу, на которую их устроили. В Норвегии так поступать нельзя, там все регулируется. К примеру, введен запрет на попрошайничество. И все выполняют законы – по собственной воле или по принуждению.

Тут Толстой засомневался: «Нет, такое меня не привлекает. Вы говорите, что у вас нет подлинного религиозного движения и все упирается в закон, то есть в полицейского в качестве последней насильственной инстанции. Но я считаю, что от полицейского ничего хорошего не получишь. Нет, я не хочу ехать в Норвегию»526.

Левин согласился, что полицейский – это «последний оплот насильственной инстанции», однако, когда Норвегия отделилась от Швеции и восемь месяцев жила без короля, преступность в стране снизилась. А кроме того, норвежские полицейские – хорошие и добрые люди: «Посмотрите, как они относятся к детям! Дети их не боятся, напротив, они их любят. Если, к примеру, полицейский встретит потерявшегося ребенка, он купит ему конфеты и будет его развлекать. Я сам видел, как полицейский вел в участок ребенка, и тот прыгал за ним на одной ножке»527.

Сухотин, который присутствовал при разговоре, подтвердил: «Так везде в Европе. Всюду знают, уважают и соблюдают законы, всюду, кроме Италии и России. Если в Норвегии к закону относятся как к помощнику, то в России закон – враг, которого нужно обмануть».

Толстой не давал переубедить себя: «Если бы эти законы соблюдались без полиции, без надзора, меня бы это радовало. Я имею в виду, что ничего хорошего от полицейского прийти не может, только зло. Внутреннее воспитание не имеет значения, если за ним стоит угроза или насилие. Я не верю в ваш рай. Есть только одно средство, один тип воспитания, а именно религиозный». После чего добавил: «К слову, в китайской части Шанхая, где население больше, чем во всей Норвегии, хорошо обходятся без полиции и нет преступности, в то время как в европейской части города, где полным-полно полицейских, она высока»528.

Когда на часах было больше одиннадцати, Толстой пожелал Левину счастливого возвращения в Кристианию и подарил на память свою фотографию с автографом.

До отъезда в Норвегию Левин успел посетить и Владимира Черткова в его имении под Москвой. Чертков тоже жаловался на преследования со стороны полиции. Теперь он опасался, что его могут опять выслать из страны.

Арвид, Ээро и Лийса Ярнефельт – 1910

После визита в Москву весной 1899 года Арвид Ярнефельт поддерживал контакт с Толстым, обмениваясь корреспонденцией. В письмах он рассказывал о собственном творчестве, переводах произведений Толстого, вере в силу его слова, рецензиях на его книги в Финляндии, сопротивлении армейскому призыву и пацифистском настроении, которое, как казалось, царило в Финляндии.