Северные гости Льва Толстого: встречи в жизни и творчестве

Несколько месяцев спустя, обсуждая с немцем Рафаэлем Лёвенфельдом утопию «Looking Back: 2000–1887» (1889, «Взгляд назад: 2000–1887») Эдварда Беллами, Толстой снова обратился к мысли Кьеркегора, несколько ее изменив. Кьеркегор, по мнению Толстого, полагал, что писатели в равной степени полезны и вредны, полезны, потому что описывают добро в красивой форме, а вредны, потому что никогда не говорят, как достичь идеала748. Эту же мысль почти слово в слово Толстой высказал через год Юнасу Стадлингу749. Кьеркегор, таким образом, сформулировал дилемму писателя с раскрепощающей ясностью.

Исследователь творчества Кьеркегора Леонид Чертков считает, что Ганзен наметил еще одну параллель между датским философом и Толстым750. Оба полагали, что брак – это препятствие на пути того, кто избрал религиозную стадию. У Кьеркегора эротическая любовь, женская сущность, брак или безбрачие обсуждаются в статье «In vino veritas». В письме к Толстому Ганзен также упоминает статью «О браке», то есть «Adskilligt om Ægteskabet mod Indsigelser af en Ægtemand» из того же сборника «Stadier paa Livets Vei» («Стадии на жизненном пути») и представление об «одинокой жизни ради идеи»751. Для Толстого здесь тоже была обильная пища для размышлений.

Сразу же по возвращении в Петербург Ганзен отправил Толстому знаменитый портретный рисунок Кьеркегора 1837 года, а также две его работы на датском: «Enten – Eller» и «Stadier paa Livets Vej»752. Вероятно, он хотел, чтобы Толстой составил представление об объеме двух важнейших трудов Кьеркегора. В ответном письме Толстой вежливо поблагодарил за книги, пожаловавшись на нехватку времени для изучения датского, хоть он и очень бы желал удосужиться выучиться по-датски753.

В августе 1890 года Ганзен сообщил, что с переводами ему теперь помогает супруга и они уже приступили к переработке его ранее опубликованных переводов. К письму Ганзен приложил их общий перевод проповеди Кьеркегора «Lilien paa Marken og Fuglen under Himlen» (1849, «Лилии и птицы»). Текст, судя по всему, Толстой уже знал, поскольку Ганзен выражал надежду, что новая версия перевода произведет на Толстого более сильное впечатление, чем первая754. Лилии и птицы означают здесь детскую непосредственность и «простоту сердца» и относятся к Царствию Небесному – в противоположность всему, что именуется образованием и схоластикой. В итоге речь идет о подлинности и выборе «себя самого».

Отвечая, Толстой признал, что Кьеркегор, судя по прочитанному, серьезный автор, которому присущи наиважнейшие писательские качества: «искренность, горячность, серьезность»755. Позитивная оценка порадовала Ганзена, который наконец убедился, что Толстой внимательно прочел Кьеркегора756. Ганзен захотел написать статью (намерение не осуществилось), в которой проводились бы параллели между Кьеркегором и Толстым. Одна из них заключалась в следующем: Кьеркегора хвалили, пока он рассматривал эстетические вопросы, но как только он выступал с нравственными проповедями, его начинали критиковать и обвинять в том, что он требует слишком многого. В точности этой параллели датчанин, очевидно, убедился во время визита в Ясную Поляну.

Как отголосок упомянутой выше критики со стороны Страхова прозвучала просьба Толстого сделать Кьеркегора более доступным для читателя. В этом случае Горбунов-Посадов смог бы опубликовать его в издательстве «Посредник». Однако обрабатывать тексты Кьеркегора Ганзен отказался. Переговоры с Горбуновым-Посадовым об издании книги афоризмов Кьеркегора результатов также не принесли757.

Кульминацией стремлений Ганзена представить Кьеркегора в России стали книга избранных произведений «Наслаждение и долг» (1894) и подробная статья о Кьеркегоре в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона (1895). В книгу избранного помимо новых переводов «Ligevægten mellem det Æsthetiske og det Ethiske i Personlighedens Udarbeidelse» (теперь под заголовком «Гармоническое развитие в человеческой личности эстетических и этических начал») и «Афоризмов эстетики» вошел также «Forførerens Dagbog» («Дневник обольстителя»). Довольно странно, что, по всей видимости, Ганзен не послал эту книгу Толстому. Лунгина объясняет это тем, что тогда Толстой мог оценить только тех писателей и мыслителей, которые были ему духовно близки, и поэтому Кьеркегор (вопреки общим чертам, которые видел Ганзен) его более не интересовал758. Объяснение до определенной степени справедливо; примечательно, что Толстой не включил высказывания Кьеркегора ни в один выпуск афоризмов, где представлял примеры из мировой литературы.

Имя датского мыслителя звучит еще раз в связи с визитом к Толстому супруги Ганзена Анны Васильевны, состоявшимся в Москве в марте 1900 года. В письме домой она передала мнение Толстого о Кьеркегоре: «Мысли великие, часто гениальные и прекрасные, но мало обработаны и неясно выражены. Понимать тяжело»759.