Северные гости Льва Толстого: встречи в жизни и творчестве

После смерти Толстого в «Русском слове» (17 ноября 1910) увидела свет статья Брандеса «Толстой как критик»778. По времени публикации статья соотносилась с уходом из Ясной Поляны и кончиной Толстого, но в действительности Брандес написал ее по заказу намного раньше. Он в очередной раз критиковал негативный взгляд Толстого на современную науку и искусство, а также его отношение к сексуальности. Толстой-писатель вызывает восхищение, но не любовь. Однако позитивное значение имеет зато его общественная критика и тот факт, что он – во благо или зло – запустил мыслительный процесс у народа, представителем которого являлся. Мужество, сострадание и независимость мышления Толстого заставляли любого чувствовать себя маленьким. Но несмотря на то, что последний пассаж статьи звучал доброжелательно (Толстой есть summa summarum «мировой силы»), Брандес впоследствии негодовал из‐за того, что публикация совпала с заключительным этапом жизни Толстого. В настоящем некрологе он был бы более сдержан в своей негативной критике и более открыто выразил бы собственные эмоции. Кроме того, изложенный в статье взгляд отличался однобокостью, поскольку Брандес рассматривал Толстого только как мыслителя, не затрагивая художественные произведения, которые все же занимают центральное место в его творчестве779. Брандес испытывал раздвоенные чувства, прощаясь с Толстым.

Бьёрнстьерне Бьёрнсон (1832–1910)

На полках библиотеки Толстого стоит ряд сочинений Бьёрнстьерне Бьёрнсона. Пять томов на русском, пять на немецком, один на английском. Одни книги присланы лично автором, другие получены из рук доброжелательных посредников. Толстой и Бьёрнсон никогда не встречались, но читали и комментировали произведения друг друга, фиксировали сходства и различия, следили за творчеством друг друга и передавали друг другу приветы. Их объединяло духовное родство (оба хотели, чтобы у литературы было нравственное ядро), что, впрочем, не мешало им порой критиковать друг друга.

Что касается представления Бьёрнстьерне Бьёрнсона русскому читателю, то здесь ключевую роль сыграл Петр Эмануэль Ганзен. В 1880‐х он на собственный риск начал переводить норвежца на русский, и в октябре 1888 года, представляясь Бьёрнсону в письме, сообщил, что перевел пьесы «De Nygifte» (1865, «Молодожены») и «En Fallit» (1875, «Банкротство»). К письму он приложил также собственный свежий перевод произведений Толстого «I Kamp for Lykken. Livsbilleder». Бьёрнсон поблагодарил и пообещал прислать отзыв, как только прочтет книгу. Что же до перевода его пьес на русский, то в первую очередь он рекомендовал бы драму «Over Ævne» (1883, «Свыше наших сил»): «Она, наверное, подойдет для русских»780. В ней затрагивалась религиозная проблематика, которая могла быть интересной не только Толстому, но и широкой публике.

Из текстов, представленных в антологии «I Kamp for Lykken», Бьёрнсона прежде всего заинтересовала «Власть тьмы». В датированном декабрем ответном письме он прокомментировал пьесу. Толстовские крестьяне, как оказалось, вызвали у Бьёрнсона столь сильную антипатию, что он даже сожалел, что прочел книгу: «Я читал драму Толстого, преодолевая себя. Возможно, все так и есть (у нас таких крестьян ведь нет), но ненавижу сильно темпераментных людей, я их просто не терплю; русская литература с избытком снабжает нас подобным, и я вынужден преодолевать себя каждый раз, когда открываю новую книгу»781. Таким образом, Бьёрнсон не понимал не только героев Толстого, но и всю русскую литературу. По крайней мере, если судить по письму Ганзену. На такой ответ Ганзен не рассчитывал и, оберегая Толстого, утаил от него жесткий отклик Бьёрнсона.

24 июля 1890 года к Толстому приехал его немецкий переводчик Рафаэль Лёвенфельд, который работал над биографией Толстого, первой в своем роде. Говорили о новой литературе, и Лёвенфельд упомянул пьесу Бьёрстьерне Бьёрнсона «En Hanske» (1883, «Перчатка»). Читал ли ее Толстой? Это произведение должно ему понравиться, поскольку требование Бьёрнсоном целомудрия и у молодых мужчин созвучно мыслям, высказанным в «Крейцеровой сонате» и послесловии к ней. Толстой признался, что Бьёрнсона не читал, однако знал содержание «En Hanske» по краткому изложению в одной французской газете. Если в пьесе имеются параллели с «Крейцеровой сонатой», он обязательно должен ее прочитать. Половой вопрос по-прежнему оставался для него острым782.

Вернувшись в Москву, Лёвенфельд нашел перевод на немецкий «Der Handschuh» (1888) и послал его в Ясную Поляну783. Ответ – не от Толстого, а от его супруги – доказывает, что подарок оценили: «Der Handschuh мы все прочитали, а моя сестра сейчас ее переводит. Определенно это довольно своеобразная книга»784. Толстой тоже внимательно ознакомился с пьесой Бьёрнсона и записал в дневнике: «Читал Der Handschuh. Хорошо»785. А спустя пару недель: «Почитал Биернсона – хорошо, очень трагично»786.