Северные гости Льва Толстого: встречи в жизни и творчестве

Летом 1891 года Толстой прочел русский перевод второго романа Бьёрнсона «Det flager i Byen og paa Havnen» (1884), который вышел в «Северном вестнике» (1–6/1891) под названием «Новые веяния». Перевела его Мария Лучицкая, которая в этот период занималась переводом на русский двенадцатитомного собрания сочинений Бьёрнсона. В романе развиваются те же темы, что и в «Перчатке», – целомудрие до брака, супружеская верность и одинаковые моральные требования к мужчинам и женщинам. Распущенность мужчин дурно влияет и на потомков. В дневнике Толстой записал: «Бестолково, но много хорошего. Хорошо, как он пробежал мимо загипнотизированной им девушки, гонясь за ней, и она увидала его страшно зверское лицо»796. Толстой говорит о сцене преследования Торы Нильсом Фюрстом, которая заканчивается обольщением юной чистосердечной девушки. Сцена очень напоминает написанный в 1889–1890 годах рассказ Толстого «Дьявол», где также описываются последствия непреодолимого сексуального влечения. На память приходит и искушение отшельника в повести «Отец Сергий», работа над которой началась в 1891‐м. Ганзену Толстой сообщил, что летом прочел «Новые веяния» («Очень хорошая, интересная вещь»797), а знакомым Марии Шмидт и Ольге Барышевой на их просьбу порекомендовать чтение посоветовал роман Бьёрнсона798. Идейная дискуссия романа заставила Толстого пренебречь отсутствием формы и «бестолковостью» книги.

В том же году Ганзен отправил Бьёрнсону толстовские «Крейцерову сонату» и «Плоды просвещения» в своем переводе. Ответное письмо он вскрывал с нетерпением. Норвежец заметил параллель между «Крейцеровой сонатой» и «Перчаткой»? Но Бьёрнсон снова его разочаровал. Сильную реакцию Позднышева на скрипичную сонату Бетховена он вообще не понял, равно как и высказанное в послесловии требование полного целомудрия:

В Крейцеровой сонате (Бетховена) нет и следа чувственности. Толстой либо не музыкален, либо ненормален. Идти против природы бессмысленно и для меня противоестественно. Единственным следствием его советов станет то, что худшие будут размножаться, а лучшие будут их няньками и рабами. Глупость! Но то, что он с большой духовной силой предупреждает нас о нашей чувственной жизни (о росте нервозности семейных отношений, о последствиях пьянства, о том, что пьянство есть жажда иного нервного возбуждения), – за это я ему крайне благодарен!799

«Плоды просвещения» тоже особого впечатления не произвели. Характеристика героев, разумеется, была «великолепной», но в целом пьеса показалась «банальной».

Бескомпромиссно негативное отношение к «Крейцеровой сонате» Бьёрнсон сохранил и в дальнейшем. Когда Альберт Ланген, его немецкий издатель, в 1902 году попросил Бьёрнсона принять участие в опросе о морали повести, он ответил, что не хотел бы высказываться о Толстом и его сочинении: «…я ценю и люблю Толстого, поэтому мне грустно признаваться, что его отношение к половым вопросам и браку кажется мне заблуждением, ради которого не следует устраивать опрос»800. Показательно здесь то, что Бьёрнсон не хотел обижать русского коллегу.

В августе 1891 году Ганзен приступил к переводу известного памфлета Бьёрнсона «Engifte og Mangegifte» (1887–1888, «Единобрачие и многобрачие»). С этой лекцией об этике сексуальности, браке и семейной жизни Бьёрсон выступал в Норвегии уже несколько лет тому назад, но Ганзен получил текст только сейчас. В своей речи Бьёрнсон рассуждал о моральной ответственности, целомудрии и воздержании, предлагая перенести начало половой жизни на более поздний брачный возраст, 25 лет для мужчин и 20 для женщин. Кроме того, он повторял тезис «Перчатки»: нравственные требования должны быть одинаковы для женщин и мужчин. Единобрачие – это опора общества, однако разводы по моральным причинам допускаются. Бездетные браки Бьёрнсон не принимал, но тот, кто решил не вступать в брак, мог оставаться бездетным. В памфлете также звучали предостережения о венерических заболеваниях.

Ганзен счел своим долгом перевести на русский памфлет Бьёрсона, думая в первую очередь о Толстом. В отдельных местах ему даже казалось, что этот текст написал автор «Крейцеровой сонаты», – так близок был Бьёрнсон к идеям Толстого. Разумеется, было здесь и то, что Толстой вряд ли принял бы, но идея обязательной для молодежи «моральной чистоты» должна была ему понравиться. Во всяком случае, на единомышленника Толстого Ивана Горбунова-Посадова этот текст произвел сильное впечатление801.