Северные гости Льва Толстого: встречи в жизни и творчестве

В 1891 году вышел первый совместный перевод супругов Ганзен – «Гедда Габлер» Ибсена. Ганзен, еще поддерживавший близкие отношения с Толстым, отправил в Ясную Поляну экземпляр перевода, отметив в сопроводительном письме, что пьесу везде принимали по-разному из‐за образа Гедды Габлер. Если ранее Ибсен идеализировал женщину, то сейчас он создал портрет человека без каких бы то ни было моральных обязательств. Возможно, здесь заметно влияние «Крейцеровой сонаты»? В любом случае Ганзен с нетерпением ждал реакции Толстого864.

На Толстого все это никакого впечатления не произвело. В ответном письме он, не углубляясь в особенности «Гедды Габлер», беззастенчиво обобщил: «Его драмы я почти все читал, <…> все выдуманы, фальшивы и даже очень дурно написаны в том смысле, что их характеры не верны и не выдержаны. Высокая репутация его в Европе доказывает только страшную бедность творческой силы в Европе»865.

Ответ Толстого шокировал Ганзена. Он был задет и огорчен резким осуждением Ибсена. Если в словах Толстого были зерна истины, это значило, что Ганзен, который на протяжении четверти века с восхищением читал Ибсена, позволил увлечь себя тем, что в действительности оказалось подделкой. Но ведь значение Ибсена признают даже его критики!866 Как такое возможно? Восторг, с которым Ганзен относился к Толстому, существенно поубавился. Жалобы на жестокий выпад Толстого от Ганзена услышал и Николай Страхов, который в свою очередь сообщил Толстому: «Сейчас был у меня Ганзен и рассказывал о Вашем письме, бесценный Лев Николаевич. Очень милый человек. Он, с неделю назад, сам пришел познакомиться со мною, сейчас же объяснил мне свое поклонение Вам, Кьеркегору, Бьёрнсону, Ибсену. Однако на вопросы об учении Кьеркегора он отвечал неясно. Теперь он очень огорчен Вашим отзывом об Ибсене. По его милости прочел я две драмы: „Гедда Габлер“ и „Призраки“. Читаются с величайшим интересом, но впечатление очень смутное – во всяком случае у меня»867.

Через несколько лет отношение Толстого к «Гедде Габлер» смягчилось. Пьеса неплохая, пишет он юристу Гавриле Русанову, но главного героя понять трудно. Почему Гедда сжигает бесценную рукопись Левборга, которого раньше любила?868 Толстой не принял «нелогичные» импульсы подсознательного; все, что выходило за пределы естественной ревности и желания отомстить, было для него малопонятным, комментирует Дмитрий Шарыпкин869. То, что «Гедда Габлер» в действительности Толстому тематически близка, русский писатель видеть не хотел. Вслед за Ганзеном критик Яков Фейгин задается вопросом, не преследует ли на самом деле «Гедда Габлер» ту же цель, что и «Крейцерова соната», а именно – показать тотальную нехватку, даже невозможность коммуникации между супругами в современном браке870.

А «Привидения»? Так же непонятно, как и все остальное, что выходило из-под пера Ибсена. Когда кто-то из собравшихся в гостиной у Толстого спросил, о чем пьеса, никто не смог вспомнить содержание, несмотря на то что мотив венерического заболевания как дурного наследия должен был сохраниться в памяти. Толстой шутливо утешил присутствующих: «Это ничего. На том свете не спросят…»871

Первый обобщенный отзыв об Ибсене от Толстого получили его единомышленники Мария Шмидт и Ольга Барышева, когда осенью 1891 года обратились за советом, что почитать: «Ибсена я не люблю»872. Критику Толстого в адрес норвежского драматурга слышали многие. Театральный деятель Павел Пчельников в 1892 году узнал, что Ибсен «скучный»873, а в разговоре со своим биографом Павлом Бирюковым Толстой называл пьесы Ибсена «искусственными и рассудочными»874. Толстой упомянул Ибсена и в беседе с немецким режиссером, руководителем театра и писателем Оскаром Блументалем (1852–1917), когда тот посещал Толстого в 1894‐м. А что думает немец о последних произведениях Ибсена? Блументаль ставил и «Гедду Габлер», и «Строителя Сольнеса», однако – по его признанию – до конца их не понял. Пьесы загадочны, Ибсен словно опубликовал их в надежде, что кто-нибудь объяснит их для него самого. Толстой был счастлив. Наконец кто-то думает так же, как он: «Да, неясность раздражает меня больше всего в драмах Ибсена. Я прочел „Дикую утку“ и „Привидения“ и не могу понять успеха и славы их автора…»875

Переводчик Ибсена Мориц Прозор в статье (1895) утверждал, что «Маленький Эйольф» Ибсена это «гениальный ответ» на «гениальную» «Крейцерову сонату» Толстого. Дело в том, что Толстой не понимал, что есть внутренняя связь между всеми проявлениями любви, и что все препятствия и поражения в этой сфере обусловлены не непреодолимой страстью, а врожденной слабостью. Ибсен же показывал, что сильный человек, охваченный страстью, все равно способен превратить ее в сострадание к ближнему и обрести душевное равновесие и счастье. Во всех формах любви, и в низкой тоже, есть нечто святое876.